Толстые, в твердой обложке, с начинкой из мелкого шрифта и скупых иллюстраций «Часы Аполлона», изданные санкт-петербургским институтом ПРО АРТЕ совместно с издательством «Академический проект», не являются ни монографией, ни биографией, ни чем-то еще из респектабельных искусствоведческих жанров. Эта книжка рассчитана на скрупулезность знатоков и ветреность любопытствующих. Загадка жанра кроется в авторстве. «Часы Аполлона» сочинены дуэтом из самого знаменитого голландского композитора Луи Андриссена (он числится по ведомству «левацкого минимализма» или концептуализма с идеологическим лицом) и изощренного исследователя Элмера Шенбергера. Оба настроены по отношению к Стравинскому почти без пиетета, но с въедливой и капризной любовью. При этом Стравинский понимается авторами едва ли не как родоначальник тех эстетических взглядов и методов, которые исповедуют они сами. «Что услышали авторы, -- признаются в предисловии Андриссен и Шенбергер, -- так это постоянство стилевой манеры, музыкального отношения. Это отношение выражается в том, что его музыка всегда отсылает к другой музыке (и строит из отсылок сюжет), но все же не оставляет сомнений на счет своего авторства. Здесь налицо парадокс. А поскольку парадоксы существуют не для того, чтобы их разрешали, пришлось следовать путями Стравинского... Пути -- сплошь запасные и параллельные».

Блеск и адекватность русской версии -- следствие того, что пара переводчиков эффектно рифмуется с парой авторов: книжку переводила специалист по голландской современной музыке искусствовед Ирина Лесковская, редактировал композитор Борис Филановский. При чтении многих страниц мурашки бегут по коже, от броских авторских фантазий, переданных легко и точно, невозможно оторваться, как от детектива.

Язык «Часов» роскошно свободен, композиция изящна и фрагментарна. Лишь постепенно угадываешь строгий каркас и упругое натяжение силовых линий. Повествование открывается тремя наблюдениями из новомузыкальной жизни, намекающими на странную и важную роль Стравинского в актуальных контекстах. Потом -- изысканное эссе о венецианских похоронах с дух захватывающим материалом («первое, что бросилось в глаза Роберту Крафту, когда он прибыл хоронить Стравинского, -- тысячи плакатов, которыми был увешан город: «Венеция чтит великого музыканта, пожелавшего в знак высокой дружбы покоиться в своем любимом городе»), с анализом последнего крупного сочинения (Requiem canticles), с пронзительными сравнениями (Вивальди, Малер) и хлесткими соображениями. («Стравинский умер не в Венеции, в Венеции только разыгрывается ритуал смерти -- похороны. Да нет, только «настоящий» композитор может по-настоящему умереть в Венеции...»)

Стравинский не «настоящий» композитор. Вся книжка говорит об этой ненастоящести, то обращаясь за доказательствами к Магритту, то вспоминая Себастьяна Найта («Герои музыки Стравинского... это «приемы сочинительства»), то апеллируя к Перголези, Перселлу, К.Ф.Э. Баху, Моцарту и Сати. («Стравинский не был единственным Стравинским в истории» -- и возникает блестящий конспект исследования об Эрике Сати.)

Анализ музыки продет сквозь наблюдения за актуальным искусством, теоретические соображения перебегают дорогу биографическим подробностям, опорные пункты эстетических маршрутов скрываются за красотой манящих параллелей. Рассказ то забывает себя, то супится, то завораживает подробностями из Мусоргского и Арнонкура, а к финалу оборачивается нотами.

Такой книги о музыке здесь еще не было. Перебравшаяся из искушенного европейского контекста в наш, не паханный, она специально для русского читателя снабжена комментариями, ссылками, указателем имен и списком иллюстраций. Изощренное постмодернистское чтение на музыкальные темы у нас неизвестно, и без адаптации тут не обойтись. Теперь единственное, что нужно для наслаждения им, -- «вырасти в доме с фортепиано». Это примерно как вырасти в доме с книгами -- не слишком много, но и не слишком мало.