Весной 1968 года молодой американец Мэтью (Майкл Питт) приехал в Париж вроде бы учиться -- а на самом деле смотреть кино. В то время в легендарной Французской Синематеке, где зародилась и расцвела «новая волна», в окутывающих экран клубах сизого дыма сигарет без фильтра показывали лучшие в мире фильмы. Однажды, по обыкновению придя на сеанс, Мэтью обнаружил, что Синематека окружена взъерошенной киноманской паствой, негодующей по поводу увольнения директора Анри Ланглуа и готовой к самым решительным действиям. А неземной красоты девушка в красном берете попросила прикурить ей сигарету, потому что руки ее прикованы к синематечной ограде. Девушку зовут Изабель (Ева Грин), ее немедленно оказавшегося поблизости брата-близнеца -- Тео (Луи Гаррель). Не пройдет и нескольких дней, как они вместе с Мэтью пробегут, подобно персонажам годаровской «Отдельной банды», через Лувр, потом окажутся в одной квартире, одной ванне, одной постели. И переплетут свои судьбы таким образом, что найти аналоги жизненным ситуациям в их любимых фильмах будет не так-то просто. И чуть было не забудут, что за пределами все более и более замусоренных апартаментов тоже продолжается жизнь, -- о ней мечтателям напомнит залетное оружие пролетариата -- булыжник, разбивший оконное стекло и возвещающий о начале революции.

Поначалу кажется, что лучшего фильма не было уже давно, если он вообще когда-нибудь был. Бертолуччи как никому другому удалось показать людей, для которых кино стало первой и зачастую единственной реальностью. И поэтому черной завистью завидуешь посетителям синематечных сеансов, которым посчастливилось совмещать широкоэкранный просмотр «Шокового коридора» Сэма Фуллера с вполне официальным курением прямо в зале. Угадываешь, какие именно классические сцены из «Королевы Кристины» или «Лица со шрамом» цитируют Изабель и Тео, чтобы после эмоциональной пантомимы поймать Мэтью вопросом: «Какой фильм?» На равных участвуешь в споре о том, кто круче -- Чаплин или Китон? Аллюзии и цитаты, пронизывающие каждый шаг и каждый вздох мечтательной троицы, не утомляют и не кажутся нарочитыми: эти люди именно так воспринимают окружающий мир. Грета Гарбо на постере для Тео куда более реальна и желанна, чем однокурсницы из плоти и крови, а Изабель и подумать не может, что в темном кинозале с молодым человеком можно заниматься чем-то кроме собственно просмотра кино. Они избалованы, порочны, вопиюще инфантильны -- но им можно простить все за безупречный синефильский вкус. Они вполне узнаваемы и симпатичны -- несмотря на намерение Бертолуччи в первую очередь отразить дух шестидесятых, к обстоятельствам места и времени фильм привязан вовсе не так сильно, как кажется на первый взгляд. При желании можно представить себе даже отечественный ремейк «Мечтателей», в котором обитатели родительской квартиры в высотке на Красной Пресне и завсегдатаи Музея кино оказываются разбуженными пушечной канонадой «октябрьских событий» 1993 года: в любом случае вспоминать они будут примерно одни и те же фильмы.

Но когда фильм переваливает за половину и герои практически совсем забывают про кино как таковое, занимаясь написанием своего собственного жизненного сценария, безукоризненный поначалу ритм сбоит, фильм то и дело топчется на месте. В какой-то момент становится абсолютно все равно, чем -- и насколько трагически -- кончится все дело. В нашем прокате «Мечтателей» позиционируют в первую очередь как эротическую драму. Кино это и вправду весьма откровенное, да и постоянные игры на грани кровосмесительства кажутся вызывающими даже по меркам шестидесятых. Но как раз психологическими нюансами непростых отношений странного треугольника и вызывающими эротическими сценами кино наименее интересно. Когда герои были тенями экранных кумиров, они выглядели вполне по-настоящему, и границ между экраном и жизнью не было вовсе. Но как только у Мэтью, Тео и Изабель появляются «реальные» проблемы, они как по волшебству становятся двумерными персонажами фильма.

Очень хорошего. Но цитировать его взахлеб почему-то не хочется.