Фильм Сергея Соловьева на английском языке называется «Антон Чехов о любви», а по-русски его название состоит из предлога «о» и значка с изображением сердечка. То есть вроде бы «О любви», но и не совсем. Сценарий написал сам режиссер по трем произведениям Чехова, скроив из них подобие единого сюжета, довольно небрежно обходящегося с характерами и обстоятельствами жизни героев. Хотя при некоторой натяжке концы с концами все же связать можно.

У Чехова есть рассказ, который так и называется «О любви». В нем некий помещик рассказывает гостям историю своей страстной привязанности к замужней даме: они любили друг друга много лет, но ни слова об этом между ними не было сказано, и только при расставании они объяснились, горько и безнадежно. Название Соловьев заимствовал, но обреченно-терпеливое «недействие» чистых душой героев рассказа ему не пригодилось. Его фильм о другой любви, ненадежной, обманывающей, предающей, хотя писатель Чехов устами героя именно этого рассказа предупреждал: «То объяснение, которое, казалось бы, годится для одного случая, уже не годится для десяти других, и самое лучшее, по-моему, -- это объяснять каждый случай в отдельности, не пытаясь обобщать».

Начинается фильм длиннющей экспозицией, в которой актер Валерий Светлов (обладающий, скажем так, нестандартными внешними данными), служащий, как потом выясняется, дворецким у хозяйки дома, просыпается, пьет чай, обметает пыль, поливает растения и только потом обнаруживает тело мальчика Володи. Действие происходит в странном якобы поэтическом пространстве, напоминающем не то крымский сад, в который входят почему-то через конюшню, не то оранжерею с фонтаном и мраморными барельефами... Появляется доктор, мальчика уносят, мы понимаем, что произошло самоубийство. С вопроса дознавателя, обращенного к герою Александра Абдулова: «Это ваш сын?», -- и начинается собственно действие. Оно в трех актах.

Первый -- предыстория, рассказ «Доктор», в котором собственно впервые возникает ребенок Володя, живущий в имении своего отца в окружении жуков, бабочек, волшебного фонаря и троих взрослых. Его мать, ее играет Евгения Крюкова, обманывает своего мужа с доктором (Александр Збруев), а доктора еще бог знает со сколькими. И семейная идиллия, и мучительное прозрение, и последующие за ним душевные муки героя проходят на фоне бесчисленных бытовых предметов, что ни сцена -- то натюрморт: тут и зеркала, и игрушки, и обои, и двери, и пузырьки с лекарствами, и пистолеты, и супница, и чего еще там нет. Кажется, что этот вещественный мир как-то топорщится, выпирает из повествования, вместо погружения в среду происходит ее нарочитая театрализация, возможно, сознательно сконструированная режиссером (Соловьев осуществил несколько постановок пьес Чехова в театре, снимал, впрочем, и кино по его пьесам и пьесам Горького), с тем же однако эффектом, что и в жизни, когда говорят: «как в театре», то есть ненатурально, фальшиво. Действие не захватывает, а скорее озадачивает -- за исключением ужасной, но и впечатляющей сцены судорог больного ребенка.

Но вот начинается второй акт. Это драматическая шутка «Медведь» про грубияна-женоненавистника, который приехал к вдове требовать уплаты долга, да ненароком влюбился и женился. Вдову играет Татьяна Друбич, «медведем» же предстает наш обманутый в прошлом муж. Начиная сцену как комедию, режиссер внезапно превращает происходящее в лирическую драму. Объяснение героев должно заставить зрителей поверить в реальность внезапно вспыхнувших чувств, но не забыть про только что отзвучавшие клятвы в верности к покойному, то есть лирика, спровоцированная и музыкой, и сгущенно-романтической обстановкой -- играет патефон, падает густо неизвестно откуда взявшийся снег, -- опущена иронической усмешкой.

Третий акт -- рассказ «Володя» и, на мой взгляд, объяснение -- зачем вообще снят этот фильм. Первая же встреча гимназиста Володи с молодой барынькой (Катерина Гусева в этой роли показалась не только красивой женщиной, но и одаренной актрисой) впервые за весь фильм заставляет всерьез увлечься действием. И тут все оказывается уместным: и кувшин с водой, который Володя выливает себе на голову под недоуменный вопрос соблазнительницы: «А это зачем?», и дурацкая шутка с игрой в паровозики (так вот для чего нам показывали ее в первой части), и подростковая, то есть серьезная и нервная, зависимость от красоты бедного мальчика (его играет Кирилл Быркин, которому, по моему, напрасно налепили на губы столько фальшивых лихорадок -- у него и так хорошо получается смесь неуклюжести, нелепости и очарования).

Лучшим фильмом из снятых Сергеем Соловьевым, на мой взгляд, до сих пор остается «Сто дней после детства» -- подростковая драма, спустя много лет встающая в памяти занозой, со своими недоговоренными и опасными страстями. И эта тема -- юности, поры неимоверно мучительных комплексов и соблазнов, с ее близостью к смерти и болезненностью жизни -- удается ему лучше, точнее, заразительнее всего прочего. В последней новелле фильма «О любви» эта тема (чувство, настроение?) ощущается снова с прежней силой, и даже дурацкий искусственный сад с его лианами и фикусами кажется вполне органичным, и плеер с песней «Битлз», который Володя находит на каминной полке, рядом с книжкой «Три сестры», не вызывает возражения.

История полудетской страсти и почти случайной смерти получается гораздо содержательней и интересней, чем все эти цитаты «через 200--300 лет...», поиск завершенности циклов времени, перемигивания с эпохой и др. В конце концов, возможно, не так уж безоснователен поиск в Чехове союзника по подростковому ощущению нереальности настоящей жизни, которая, однако, оставляет раны вполне чувствительные. Вечный «нежный возраст», инфантильность, недоступность зрелости для русского мужчины -- это ведь Лермонтов первый сформулировал (потому, наверное, Володю его красавица с Лермонтовым и сравнивает, в «Ста днях», если помните, «Маскарад» репетировали). Но и Чехов про это писал. Не только про это, конечно, ну тут уж как читать.