Гарик Сукачев снял второй фильм. Его покажут в концертном зале «Россия» 8 и 9 мая, группа «Неприкасаемые» будет петь, а зрители -- плакать. Сюжет такой. Пятилетняя девочка в день своего рождения разбудила родителей на заре. Ей не терпится начать Праздник. И вот они купаются в реке -- дочка хохочет, мама танцует, папа -- сдержанно счастлив. Вот пьют молоко. Вот дети бегут смотреть на жениха, приехавшего свататься к соседке. Вот гости запевают про бедну саклю. Все иллюстрации счастливой жизни в советской деревне -- налицо. Парни пилят дрова. Старики умеренно пьянствуют и обсуждают международное положение. Девушки в ситцевых платьях танцуют кадриль. Все герои безмятежны и мечтают о будущем, строят планы, которым не суждено сбыться, потому что дело происходит 22 июня 1941 года.

Автор идеи и режиссер фильма Игорь Сукачев -- просто Моцарт какой-то. Помните -- «И вдруг виденье гробовое, внезапный мрак иль что-нибудь такое»... Намазав густой и толстый слой шоколада, постановщик резко меняет настроение. Только что по полю, играя, бежали дети, и вот на их месте, задыхаясь, еле волочит ноги отец героини, Елисей, утром уехавший из дому в пиджаке и на велосипеде, а теперь в новенькой военной форме и пешком возвратившийся, чтобы сообщить о начале войны и попрощаться с семьей. Одновременно с Елисеем в деревню входит колонна немецких мотоциклистов, ведомая его бывшим одноклассником. Злодей в расшитой рубашке крестит лоб и поздравляет завоевателей со «свободной Россией без жидов и коммунистов». А встретив бывшего друга, которому завидовал еще на школьной скамье и однажды даже залил чернилами его тетрадь, хватается за пистолет и загоняет его на расстрел вместе с семьей в ту самую реку, где они весело плескались в последнее мирное утро. Черное дуло пистолета -- последнее, что видят потрясенные зрители фильма «Праздник».

Фильм снимали два года, с энтузиазмом и восторгом. Режиссер рассказал одну историю. Лето было холодным и дождливым, а для съемок нужен солнечный жаркий день. И вот он наступил, а Ксения Качалина, играющая мать девочки Маши, заболела. Лежит она в избе и плачет: «Не могу, не могу, мне плохо!» А Гарик ей в ответ: «Надо, Ксюха, надо». В общем, в тяжелых условиях работали.

Зато и получилось. Когда на пресс-конференции кто-то из кинокритиков задал режиссеру вопрос, с какой целью в фильме использованы все штампы советского кино, Сукачев напрягся, обиделся и сказал: «Это патриотизм». Затем довольно путано сообщил про душевные страдания своего соавтора Ивана Охлобыстина, принявшего тяжелое решение «уйти от мира», а также про то, что они с Иваном -- «взрослые, умные мужики, которые не шутят, когда говорят о серьезных вещах». От дальнейших разговоров Гарик отказался, уверенный, что иначе «дело кончится дракой». И я, честное слово, верю, что для Гарика и даже для Ивана, все действительно серьезно. Когда они были мальчишками, игра в фашистов была самым распространенным детским занятием. И стреляя из игрушечного пистолета в своего одноклассника с криком: «Вот тебе, гад!», они получали такой заряд эмоций, которого теперь, во взрослой жизни, им очень не хватает.

Фильмы, подобные «Празднику», вряд ли станут популярными. Но у них наверняка найдется некоторое количество поклонников из тех, кому не хватает простых эмоций. Сегодняшнее искусство вполне сознательно ориентируется на гораздо более рациональные механизмы восприятия. Оно холоднее и отстраненнее, требует взрослого, развитого сознания, усилий и подготовки. В то время как большая часть публики, даже и среди профессионально занимающихся культурой, воспитана на гораздо более примитивных и чувственных приемах соцреализма, в чьи задачи входило непосредственное воздействие на эмоции и, через это, на гражданскую позицию зрителей. Вот этот гражданский зуд остается неудовлетворенным в новых условиях, когда не только в произведениях искусства, но и в социальной жизни трудно найти привычный пафос и разделить мир на своих и чужих, правых и неправых. А очень хочется, потому что привыкли и пепел Клааса должен стучать в вечно юные сердца. Исходный импульс внушает уважение -- люди хотят бороться на стороне добра, но также они хотят размять свои сердечные мышцы, увлечься порывом -- кстати, иным способам борьбы их ни школа, ни церковь не учила.

Смешная, кстати, судьба у соцреализма -- это искусство начинало с того, что конструировало будущее. Сегодня с помощью его последних сохранившихся деталей пытаются сконструировать прошлое -- такое доброе, светлое, чистое, какого ни у кого не было.