Беру на себя смелость утверждать: новая выставка Константина Батынкова -- лучший его проект (по крайней мере из всех, мною виденных). Убеждает все: ясный замысел, отменное качество репрезентации, богатый ассоциативный фон.

Называется выставка «Другая жизнь». В уютных залах Крокин-галереи развешено много монохромных (черно-белых почти) полотен. Техника традиционная: х., м. (холст, масло). На полотнах изображен культурный досуг трудящихся зимой. Тех трудящихся, которые неукоснительно следуют грандиозному совету грандиозных «Отпетых мошенников»: «Бросай курить, вставай на лыжи. Здоровьем будешь не обижен». Запечатленные Батынковым бодрячки-физкультурнички водят лыжные хороводы где-нибудь в лесопарковой зоне, недалеко от высоковольток, автострад, велотрека в Крылатском и трамплина на Воробьевых горах. Вроде все тривиально, обыденно и банально. Но когда вглядываешься в черно-белые холсты внимательнее, что-то цепляет глаз... такое, отчего холодок по спине, а в башке кошмарики. Что-то, превращающее обычную лыжную прогулку в глюк мегагалактического масштаба. На одной картине группка лыжников вытянулась в цепочку на снежной равнине. На задний план вдвинуто нечто глыбовидное, угрюмое, высотой затмившее солнце. Ой, да ведь это нос гигантского ледокола, невесть как и зачем застрявшего в чистом поле у высоковольтки МКАД. А тут, гляньте, в узнаваемый лесной пейзаж лазутчиком пробрались мимикрировавшие под елки инопланетные летающие зонты. На другой картине лыжник летит не над ущельем Воробьевых гор, а над разверзнутой бездной, в которой клокочут жутковатенькие пузыри земли. Здесь народец муравьиных размеров водит хоровод вокруг поваленного дерева протяженностью километра эдак с два. Там из горнолыжников сплетается иероглифический узор китайской шелкографии. В общем, как поют другие грандиозные исполнители попсы русской: «Неверо-неверо-неверо-ятно. Круто, но путано и непонятно».

Хотя все понятно на самом деле. И потому, кстати, очень здорово. Проторенная Батынковым галлюценогенная лыжня соединяет наше подсознание с эстетическим опытом искусства нового времени и даже с отечественной станковой живописью поставангардного периода: от ОСТа («Общества станковистов» 20-х годов) до Нисского. Снеговики высотой с десятиэтажный дом, застрявшие в подмосковных полях ледоколы, летающие тарелки над заснеженным велотреком в Крылатском -- герои сновидений, из которых художник творит образы и прекрасные, и возвышенные. По словам английского философа эпохи Просвещения Эдмунда Берка, возвышенное -- то, что пробуждает ужас, не вмещается в зрительный опыт, представляет угрозу, но не реальную, а мнимую, приятно щекочущую нервы. Какой визуальный фильтр использовал для своих возвышенных сюжетов Батынков? Да те самые, заряженные советским оптимизмом и энергией новой жизни полотна Дейнеки, Тышлера, Лабаса, Нисского. Признаюсь, табуны физкультурников, подвешенные над людским муравейником дирижабли, аэропланы или проткнувшие бесконечность рельсы в ледяном вьюжном пейзаже воспринимались мною таким же вот сюрреалистическим глюком, а не гимном здоровой и цветущей советской жизни.

Константин Батынков этот давний глюк родной станковой живописи вспомнил и выпустил в пространство и время сего дня. И оказалось, что и Эдмунд Берк, и Тышлер, и Нисский по-прежнему живее всех живых.