Продолжаются Святки, и если уж писать о чем-то -- то лишь в свое удовольствие: о вещах приятных, но больших душевных усилий не требующих. Впечатлений скопилось немало: зимой московский театральный сезон похорошел и приободрился. Это не значит, что афиша украсилась значительными и важными спектаклями: крупные события заставляют себя ждать. Кама Гинкас не торопится показывать в ТЮЗе «Скрипку Ротшильда», заключительную часть своей чеховской трилогии; Нина Чусова в «Современнике» отложила выпуск «Грозы» на неопределенный срок -- чуть ли не до апреля; когда выйдут «Три сестры» «Мастерской Петра Фоменко», вообще никому не известно. Лучшими премьерами сезона, на мой вкус, остаются мхатовская «Последняя жертва» и «Семеро святых...» в Театре им. Станиславского. Они лидируют в театральных рейтингах, и в ближайшее время вряд ли кто оспорит их первенство. Однако спектаклей, заслуживающих внимания -- толковых, симпатичных, забавных, -- заметно прибавилось. Как раз о них и стоит поговорить в благодушном послепраздничном настроении.

Душа совершенно не обязана трудиться без передыху: ей это даже вредно. Если напрягать лук сверх меры, тетива порвется: об этом говорит у Геродота египетский царь Амасис, оправдывая свои загулы, но об этом же говорит и святой Антоний Великий, основатель монашества («Изречения отцов пустыни»). Какой ты подвижник ни будь, а время от времени надо дать людям расслабиться: пусть побалуются, если не забалуются.

За последние десять лет в театральной жизни изменилась система ценностей. Талантливые режиссеры перестали тяготиться зависимостью от вкусов широкой, более или менее платежеспособной публики; они постепенно учатся приноравливаться к этим вкусам, не теряя собственного достоинства. Вспомним: для «Современника» и ефремовского МХАТа, для театров Эфроса и Любимова в период их расцвета вовсе не существовало проблемы эффективного спроса, реального социального заказа (в особенности заказа на развлечение). Режиссер делал только то, что сам считал нужным, зритель же ни на йоту не сомневался в праве театра на самоопределение: предметом сомнений могло стать лишь качество очередного театрального высказывания, его содержательность, полновесность, актуальность и т.д. В новационном театре конца 80-х независимость от зрительского спроса мыслилась уже самоценным достоинством; желание нравиться публике отождествлялось с постыдной угодливостью. Пушкинский манифест окончательного индивидуализма: «...Никому / Отчета не давать, себе лишь самому / Служить и угождать» -- воспринимался как прямое руководство к действию. Расплатой стали опустевшие залы. Началом перемен, точнее, отчетливым сигналом к их началу стало рождение «Мастерской Петра Фоменко» (1993), театра тончайшей выделки, который так искренне, так обворожительно хотел нравиться людям -- и сумел всех пленить, ничем важным не поступаясь.

Дееспособных режиссеров, которым по-прежнему дорога идея театра, не зависящего от вкусов публики и диктующего ей свои собственные вкусы, осталось очень мало: Анатолий Васильев, Кама Гинкас, Юрий Погребничко -- четвертого в Москве я не знаю. Каждый из них драгоценен. Но тональность, в которой живет сейчас российский театр, определяют не они.

Я, впрочем, собирался говорить только о приятном: что ж, приступим. Самая приятная новость театральной жизни -- изменившееся качество публики. Исправно наполняя залы (пустых мест в партере сейчас почти не бывает), она постепенно вошла во вкус и приучила себя к разборчивости. Ей, как всегда, преимущественно хочется развлечься, но при этом -- хоть чуть-чуть пошевелив мозгами. Публика внушительно заявила о себе: я не дура. То есть могу быть и дурой, покупаясь на дешевую похабень в стиле Регины Дубовицкой и Лолиты Милявской, но вообще-то хочу чего-то более содержательного и изящного. Будьте любезны соответствовать.

Режиссеры среднего поколения, которые в молодости собирались прожить всю свою жизнь на положении инакомыслящих, в спешном порядке обучаются искусству соответствия. Лучше всех это удалось Роману Козаку, сумевшему вернуть к жизни Театр им. Пушкина. После прелестного (даже в грубоватости своей -- прелестного), псевдоностальгического «Наваждения» он поставил весьма неожиданный спектакль «Трое на качелях» по пьесе итальянца Луиджи Лунари -- замысловатой безделушке, где претензии на рафинированность соединены с простодушным желанием подзаработать, повеселив людей чем угодно. То есть книгочей без труда опознает в этой пьесе темы Пиранделло и Сартра, присяжный театрал -- тени комедии дель арте, и оба испытают некое удовольствие от собственной образованности; а потом, если они не крайние зануды, отдадутся радостям раскрепощенного сценического хохмачества. Андрей Панин, Александр Феклистов и Николай Фоменко увеселяют аудиторию добросовестно и артистично (лучше всех, пожалуй, Панин), но себя не перетруждая. Вы ведь, собственно, пришли сюда позабавиться? -- ну так и мы тоже. Никаких откровений, ничего запредельного не будет: просто развлечемся, с гарантированным эффектом.

Примерно так же Марк Вайль, основатель уже почти ушедшего в легенду «Ильхома» (лучшего из театров подсоветской Средней Азии), поставил в Театре им. Моссовета «Дамскую войну» Эжена Скриба -- образцовую «хорошо сделанную пьесу». Она менее известна, чем «Стакан воды», но по структуре и по качеству примерно то же самое: крепкая интрига, в которой любовь наезжает на политику. Твердо отработанные сценические положения, изящные манеры напоказ, ощущение спокойной сытости в финале. Если пересказывать, получится полный вздор; если смотреть -- два часа веселого благополучия (для пожизненных эстетов, опять же, имеются шаловливые отсылки к Всемирной истории культуры: от Фрейда до Проппа). Что любопытно: актеры среднего поколения (Крючкова, Яременко, Яцко) работают свободно и ненастойчиво -- их игра в итоге получает привкус изящества. У Евгении Крючковой это даже не привкус -- полноценный, зрелый вкус.

С молодыми (Квятковский, Бегунова) дело хуже. Как-то даже странно: вот обновленная и, к радости, не очень великая Россия; вот новое поколение, которому не приходилось вступать ни в какой комсомол; вот жизнь, которая раскрывается со всех сторон, что хочешь, то и бери, -- почему же люди, все это получившие даром, так зажаты? Хорошие, красивые лица, легкие и умные тела -- и никакой внутренней свободы. Глаза пучатся, руки топырятся, ремарка «Она вздрогнула» отыгрывается в масштабе землетрясения, молодой аристократ, демонстрируя свою аристократичность, становится вылитым жиголо (наемным танцором, альфонсом, Алексисом Булановым из «Леса») -- надо бы сквернее, да нельзя. Впрочем, чего же ругаться. Все-таки Святки.

И у вас, и у нас, и даже у них -- все будет хорошо.