Три вечера подряд, собирая самую пышную публику и намертво стопоря Петровку безнадежно ищущими парковку автомобилями, в Большом театре гастролировал спектакль Фонда Артуро Тосканини, сделанный обладателем одного из самых величавых и одиозных режиссерских имен, человеком, которого принято называть «певцом роскоши», Франко Дзефирелли.

То, что эта «Травиата» ничего общего не имеет с эпохальным, сентиментальным, вычурным, вульгарным, великолепным (нужное подчеркнуть) фильмом-оперой 1982 года, было известно. Но тихое несоответствие бурных воспоминаний и свежих фактов никак не сказалось на происходящем. Дзефиреллиевская киноверсия очаровательной мелодрамы Верди производила столь мощный эффект, советские кинозрители -- от первоклассниц до пенсионеров -- так дружно рыдали над страшной историей, разыгранной Пласидо Доминго и Терезой Стратас, так восхищенно замирали, разглядывая смущающее умы великолепие дзефиреллиевского декора, что эта эстетика засела в подкорке и не могла не влиять на ожидания. Сам Дзефирелли любит другие свои оперные фильмы (больше всего -- «Отелло»), но в «Травиате» был не только убийственный шарм, но и поразительная эффективность, запросто выводившая оперу в область масскульта и при помощи сногсшибательной роскоши сохранявшая ее элитарные котурны.

Московские гастроли последней из дзефиреллиевских постановок «Травиаты» (у него их около двадцати), устроенные совместно Большим театром, Альфа-банком (его вице-президент Александр Гафин теперь утверждает, что привозить в Москву оперные спектакли -- это нынче «главная задача банка»), компанией «Меркури» и группой «Альфа-Страхование», застраховавшей солистов, хор и оркестр со всем их скарбом на полтора миллиона долларов, стали эхом старого фильма, хотя у самого спектакля другой смысл.

В одном из самых крошечных оперных театров мира -- Театре Верди в Буссето, откуда и приехала в Москву «Травиата», -- патриарх консервативной режиссуры, романтик и правый парламентарий, реакционер, по мнению одних, и амбициозный фантазер, по мнению других, Франко Дзефирелли то ли отдыхает, то ли новаторствует, ставя «антидзефиреллиевские» по духу и масштабу представления. Его «Аида» и «Травиата» сделаны камерно и интимно, от чего разговоров в оперном мире не меньше, чем от его классического постановочного шика.

В нашем случае магия режиссерского имени, его сосредоточенность на «человеческих чувствах в интимной драме» плюс компактность постановки явно оказали решающее значение при выборе импортируемой продукции. Прошлый проект Альфа-банка тоже был постановочно лаконичен, но римская «Тоска», выполненная Франко Дзефирелли к юбилею спектакля, была изящна как музыкально, так и концептуально.

«Травиата», легко превратившая Большой театр в салон, оказалась в обоих смыслах скромнее. Сценография, собранная вокруг черного ступенчатого подиума и прозрачных вращающихся полуцилиндрических конструкций, сквозь которые просвечивали чем-то все-таки напоминающие своих киношных родственников интерьерные драпировки и сады, не поражала воображение ни специальной красотой, ни заметным остроумием. Деликатные и правильные мизансцены ничего особенного о Виолетте Валери не рассказывали, пестрые группы миманса только приятно расцвечивали действие. Актерские возможности красавцев Стефании Бонфаделли и Массимо Джордано (первый состав), драматичной Аннализы Распальози, деревянных Чезаре Катани и Джованни Меони (второй) вполне соответствовали непритязательности постановки. Совсем другого уровня игру и музыкальность демонстрировал седой Ренато Брузон в партии Жоржа Жермона, но на нем одном -- даже в сочетании с дружным хором и оркестром с мягкими и пышными повадками -- ни артистически, ни музыкально представления не построишь. Вокальный стиль его партнеров, равно как исполнителей второго состава, удивлял размеренностью стиля, обилием характерных приемов и несовершенством форм, делающим бессмысленным подробное описание.

Все представление выглядело добропорядочным памятником итальянским стилевым традициям в детальном исполнении режиссера, певцов и дирижера Массимилиано Стефанелли. Причины, по которым этот скромный памятник вырос в Москве до масштабов монумента в честь старой дзефиреллиевской роскоши и нового московского великолепия, словно старательно пытающегося соответствовать давним впечатлениям, были ясны еще до начала гастролей. И то, что материал для грамотно выстроенного монумента был лишен неповторимого своеобразия, только укрепило предсказуемую и ловкую постройку из амбиций, воспоминаний и технологий их взаимодействия. Спектакль Дзефирелли стал для этой постройки даже не фундаментом, а просторной стройплощадкой.