После конфуза, которым обернулся первоапрельский концерт-открытие юбилейного фестиваля Большого зала, оставалось только радоваться, что он все-таки не был настоящим днем рождения: в тот позорный момент, когда удивленная консерваторская публика лицезрела плохо сделанный капустник, сто лет прославленному залу, слава богу, еще не исполнилось. Счет на вторую сотню пошел лишь 7 апреля, на Благовещение (которое в историческом 1901 году совпадало с Пасхой), и подарок, заготовленный к этому дню, выглядел вполне достойно: ровно сто лет спустя после открытия зала была повторена первая в его жизни концертная программа. Автором и исполнителем этой познавательной акции был Большой симфонический оркестр имени Чайковского и дирижер Владимир Федосеев.

Несмотря на кажущуюся пестроту, отдающую салонными вкусами века девятнадцатого, программа была составлена уже вполне в духе начинающегося двадцатого столетия. Все в ней было показательно, продуманно и просчитанно. Кажется, что на долгие годы она стала эталоном стиля Большого зала Консерватории. Итак, соседствовали: основоположник Глинка (увертюра к «Руслану и Людмиле»), западник Чайковский (симфоническая поэма «Франческа да Римини») и сторонник самостийного развития русской музыки, участник «Могучей кучки» ориенталист Бородин (музыкальная картина «В Средней Азии»). Пиетет перед начальством аукнулся лишь в виде небольшой, но очень громкой «Торжественной увертюры» Антона Рубинштейна (братья Рубинштейны, уже к тому моменту покойные, искренне почитались в качестве основоположников консерваторий обеих столиц). Все второе отделение занимал европеец-побратим Бетховен со своей громадной Девятой симфонией.

Федосеевцы не стали воссоздавать точную копию программы. С одной стороны, к ней присовокупили весьма модерновый гимн преподавателя Московской консерватории Федора Кенемана, сто лет назад вошедший в церемонию освящения зала (она состоялась перед концертом). С другой стороны, вполне разумно укоротили Бетховена до одной финальной части -- все-таки за последние сто лет официозные ресурсы этого используемого по всем возможным поводам сочинения сильно истощились. Будет логично, если на подобном праздновании еще лет через сто великий, но сильно поизносившейся манифест музыки Нового времени вообще сократится до одной-единственной хитовой мелодии -- «Обнимитесь, миллионы».

Историческая часть вечера была погружена в культурно-архивно-финансовый контекст, в рамках которого Юрий Соломин и Ирина Муравьева зачитывали царственные прототипы нынешних поздравительных посланий президента, демонстрировали подборку рецензий столетней давности и, что самое интересное, рассказывали, на чьи средства был построен московский зал. 400 тысяч от Александра Третьего, 120 тысяч от Николая Второго, 70 тысяч от Великого князя Константина Константиновича, 9 тысяч от Антона Рубинштейна, 200 тысяч от московского купца Солодовникова.

На этом историческое прошлое зала заканчивалось и начиналось музыкальное настоящее, которое в общем и целом не могло не радовать. Исключение составили выписанные из-за границы очень средние певцы, солировавшие в бетховенском финале. Хор Владимира Минина был строен, оркестр Владимира Федосеева -- монументален. На этот раз руководитель БСО, привычный московским слушателям скорее в качестве сдержанного и европеизированного музыканта, представил неожиданный, подчеркнуто плакатный стиль музицирования. Мощные форте и огромные площади могучего туттийного звучания оказались самыми выигрышными в исторической программе, кульминацией которой стали не только громкие, но и очень выразительные крайние части «Франчески да Римини». Из юбилейной ситуации дирижер вышел с честью, совершив почти невозможное, -- праздничной оглушительной динамикой он воспользовался в своих собственных музыкальных интересах.