Дом-музей Герцена на Сивцевом Вражке (филиал Государственного литературного музея) открыли в 1976 году. Особнячок пребывал в аварийном состоянии -- населяли его остатние арбатские обыватели. Его вполне могли снести в позднесоветскую пору (для посольства -- маловат, а так -- зачем нужен?) и приватизировать в эру нынешнюю, но случилось иначе. Литературный музей решил расшириться, его сотрудница, талантливый историк общественной мысли Ирина Желвакова сочинила «концепцию», влиятельные лица замолвили словцо, Минкульт утвердил идею (и смету), музейные энтузиасты «всем миром» принялись обустраивать дом, в котором Герцен жил совсем недолго. Но жил. Музей открылся, а Желвакова стала его директором. Вернее, сколько позволял советский контекст, хозяйкой.

Герцен при стареющей советской власти был фигурой двойственной. С одной стороны, его разбудили декабристы, а сам он благословлял молодых штурманов будущей бури, за что и заслужил ласковое ленинское поминовение. (Фрагмент этой штампованной статейки советские восьмиклассники зубрили наизусть.) С другой -- и благословлял как-то не вполне так, и с вольным русским словом больно усердствовал (оно, конечно, против «кровавого царизма», но ведь и к другим временам «применить» можно), и барского гонора (человеческого достоинства) было у него многовато, и за границей почему-то сидел, и цитируют его напропалую всякие сомнительные личности, и «Континент» эмигрантско-диссидентская шушера сравнивает с «Колоколом»...

А запретить -- нельзя: Ленин, «три этапа», революционер европейского масштаба. Трудно жилось советским начальникам. А вот в доме на Сивцевом Вражке было хорошо. Шла напряженная собственно музейная работа. Дополнительную пикантность ей придавали «родственные связи» героя -- швейцарские, французские, американские потомки Герцена быстро полюбили интеллигентный музей и щедро одаривали его семейными реликвиями. (Зато Желваковой власти систематично отказывали в путешествии по герценовским местам, хотя только опытный архивист мог разобраться в закордонных материалах). Но не менее важна была другая ипостась музея -- клубная. А лучше сказать -- салонная (в старом и добром смысле слова). Здесь жили традиции «арбатского» вольнолюбия, артистизма, «домашней культуры». И дожили до наших дней.

Потому на юбилейном вечере вспоминали не только о Герцене и его потомках, но и о старинных друзьях музея. Иных уж нет, а те далече. Но здесь пел Булат Окуджава, проходили вечера Давида Самойлова и Юрия Левитанского, Анатолий Рыбаков читал главы из неопубликованных «Детей Арбата», завораживал зал Натан Эйдельман... Их присутствие ощущается в музее до сей поры. Как и присутствие человека, чья «сомнительная» фамилия происходит от немецкого Herz -- сердце и чья сердечность (ум, рыцарственность, внутренняя свобода) четверть века согревает особняк на Сивцевом Вражке, его добрых хозяев, частых гостей и случайных посетителей.