Начало мемуарной книги Солженицына «Угодило зернышко промеж двух жерновов» появилось пять лет назад («Новый мир», 1998, №9). Четвертая и последняя часть «очерков изгнания» пришла к читателю только сейчас («Новый мир», №11), хотя под текстом ее стоит помета: «Вермонт, март -- апрель 1994». Получается, что книга была закончена буквально накануне возвращения Солженицына в Россию, а время работы над заключительной главой совпадало с описываемыми там событиями. Почему писатель решил печатать «Зернышко» столь медленными темпами, можно только гадать. Не оспаривая безусловного права автора публиковать свои сочинения там, тогда и так, как ему это видится целесообразным, рискну заметить: явись «очерки изгнания» разом, они вызвали бы большее внимание. «Зернышко» -- вещь цельная и, как всегда у Солженицына, требующая от читателя сосредоточенности. «Фрагментарная» же публикация аудиторию расслабляет -- не всякий вспомнит, о чем и как шла речь прежде, что не способствует диалогу писателя и читателя.

Кажется, Солженицын на такой диалог не очень и рассчитывал. Именно в случае c «Зернышком». Куда важнее для писателя было то, что мемуарам предшествовало, -- все его книги (от «Одного дня Ивана Денисовича» до «Красного Колеса»), лишь в 90-е ставшие доступными русскому читателю. И то, что было тогда впереди, -- жизнь и труд в России. Об этом Солженицын пишет на последней странице «Зернышка»:

«Умереть -- я должен успеть в России.

Но еще раньше успеть -- вернуться в Россию, пока есть жизненные силы. Пока -- ощущаю в себе пружину. Есть жажда вмешаться в российские события, есть энергия действовать. Плечи мои еще не приборолись, у меня даже -- прилив сил. Только вот нарушается пословица: «Молодой на битву -- старый на думу».

Еду я -- быть может, на осмеяние, в духе сегодняшней безкрайней развязности прессы, журналистов, любых «комментаторов», кто хочет плюнуть. Но -- оравнодушел я к тому за долготу двух травель -- промеж двух жерновов.

А в друзьях своих числю -- русские просторы. Русскую провинцию. Малые и средние города.

Что еще успею сказать и сделать?»

Сказать и сделать за десять без малого российских лет Солженицын сумел много. А если слушали его плохо, если внимание обращали не на стержневую мысль, не на душевное движение, не на кипящую боль, а на что-то иное, то ответственность за это несет прежде всего общество. Не утрудившееся (исключения есть, но редки) по-настоящему прочесть те самые книги, что по точному, всей жизнью писателя обеспеченному, суждению Солженицына «могут понадобиться и много позже, при глубокой проработке исторического процесса».

Еще в предисловии к «Бодался теленок с дубом» Солженицын скептично отозвался о литераторских мемуарах. Книги о жизни, деятельное участие в жизни для него куда важнее, чем автопортретирование. «Зернышко» (как и «Теленок») было написано скорее для себя, чем для нас. И все же читать «очерки изгнания» надо. Особенно -- финальную часть. И для того, чтобы вспомнить, от чего и как мы ушли (одна история борьбы «Нового мира» за публикацию «Архипелага» дорогого стоит), и для того, чтобы понять логику судьбы писателя (почему так упорно молчал в перестройку? почему верил, что вернется в Россию? почему не может принять наше сегодняшнее бытие?), и просто потому, что написал «Зернышко» -- Солженицын. Тот, кто имеет право повторить слова Ломоносова: «Я не тужу о смерти: пожил, потерпел и знаю, что обо мне дети Отечества пожалеют».