«12 стульев», сочинение Ильи Ильфа и Евгения Петрова, -- роман быстрый, злобный, фантастически смешной и беспощадный. «12 стульев», сочинение Александра Вулых и Игоря Зубкова, поставленное Тиграном Кеосаяном и Александром Цекало, -- мюзикл быстрый, нежный, улыбчивый и сентиментальный. Роман когда-то поймал эпоху за шкирку, приподнял, разглядел и пнул так, что она закувыркалась в воздухе. Мюзиклу не повезло: эпоха сменилась за неделю до премьеры. Так что его уже можно описывать как примету минувшего дня.

Занятный был день. Изо всех щелей уже так поддувало холодом, что лирику, нежность, человеколюбие старались найти даже в текстах, вовсе к этому не предназначенных. Поэтому взяли историю хрестоматийно жесткую, оставили от нее лишь скелет сюжета (поиск стульев и встречи с персонажами -- их владельцами) и решили на ее основе сотворить что-то совсем иное. Что-то совсем с другой интонацией. Милой. Неагрессивной. Цивилизованной. Чужой.

Так -- беспечно и сосредоточенно -- не кружились мороженщицы в Москве в тридцатых (понятно, я судить могу только по кино, но и ностальгия -- чувство, отрезанное от реальности пленкой/дымкой/преданием). Так -- в точности так -- кружились мусорщики у Клода Лелюша в «Баловне судьбы». Не прощал так понимающе Остап прогулявшего деньги Ипполита Матвеевича -- в романе он ему несколько раз врезал в дверях аукционного дома, он требовал у него деньги «с ненавистью», если вы помните; а эта легкая улыбка -- искренняя, не перекошенная! -- она из какого-нибудь «Блефа», не иначе.

Для Остапа Бендера в романе важен был результат -- деньги давали возможность сбежать, прервать круг вот этой жизни. Для Остапа Бендера в мюзикле важен процесс -- а эта жизнь его вполне устраивает. То есть Бендер был героем революционного -- во многих значениях -- романа. А его попробовали сделать героем стабильно-устойчивого шоу.

Устранены все подробности, слишком тянущие память, убраны детали, обстоятельства, лишние люди. Нет «союза меча и орала», нет торговли Провалом, да и отец Федор исчезает из сюжета почти мгновенно (зато спев дивную арию-молитву). Каждый из оставшихся персонажей получает свой номер -- иногда диковатый, как мадам Грицацуева, взрыдавшая что-то о взрезанных венах, иногда просто отличный -- как обряженный в «мыльную пену» инженер Щукин, с гитарой надламывающий нечто почти каэспэшное («Я о жизни прожитой не ною -- просто голос такой у меня»). На сцене -- завивающаяся в небеса спираль, явное воспоминание о башне Татлина, в ее центре -- площадка-лифт, все движется, поднимается-опускается, кружится, и становится очень легко убрать отработавших свой текст персонажей.

Мюзикл отлично спет (давно не встречалось таких полноценных, почти оперных голосов в московских шоу, особенно хороши исполнявшие главные партии Джемал Тетруашвили и Игорь Балалаев) и здорово станцован (степ ставил и муштровал артистов Егор Дружинин, прежде работавший в «Чикаго»), но в восприятии отечественного зрителя роману всегда проиграет. Дело даже не в том, что в минусе постановки -- собственно музыка (безусловно вторичная, слизывающая ноты с советских песенных партитур) и собственно текст (рифмы уровня кровь-любовь постоянны), в конце концов и в музыке, и в тексте встречаются остроумные эквилибры со знакомыми пассажами. Да и находки есть занятные, одна чрезвычайно даже удачна -- представленная Остапом на лотерейном корабле картина оказывается... «Черным квадратом». Но интонация романа целостна, жестока и весела; а мюзикл, заставивший в финале всех персонажей пожалеть о мнимой смерти Остапа (Мадам Грицацуева: «Остап не может умереть! У него такие сильные руки!») и отправивший в его раскрытые объятия Ипполита Матвеевича, раздрызган и сентиментален.

Легкий тон все-таки оскальзывается на реальности, за стенами МДМ ноябрь, и зрители вдруг начинают переглядываться при выходе веселого хора гэпэушников: «Не ждал, товарищ, а напрасно, меня все время надо ждать». И вслед за ними вступают сияющие пионеры: «Будь готов -- а вдруг наступят холода».