Михаил Бычков, чей спектакль оказался в этом году в афише "Золотой маски", долгое время ходил у московских критиков в любимцах. Прежде всего потому, что именно в нем -- первый и пока, кажется, последний раз -- воплотился вожделенный тип режиссера, сумевшего создать независимый от государственной дотации и при этом совершенно некоммерческий театр. Да еще не в Москве, а в Воронеже.

Театральная практика российской провинции отразила склонность отечественной экономики к гигантомании -- построим в небольшом городе завод-гигант и будем производить громадные экскаваторы, необходимые, чтобы построить еще один завод-гигант, который будет производить громадные экскаваторы... Словом, пользы никакой, зато население трудоустроено. Провинциальные театры в подавляющем большинстве были и остаются такими гигантами. Вот и новое здание драмтеатра в самом Воронеже напоминает нечто среднее между крытым рынком и стадионом. Михаил Бычков, возглавлявший до 1993 года Воронежский ТЮЗ и все о жизни в репертуарных террариумах знающий, создал нечто альтернативное им по духу и по размерам. Его Камерный театр действительно камерный. Зал -- на несколько десятков зрителей, спектакли -- на нескольких артистов. При этом он попытался, с одной стороны, сохранить концепцию театра-дома, то есть актерско-режиссерского братства под одной крышей, с другой -- привнес в эту концепцию элементы самоокупаемости и западной контрактной системы. В его труппе всего несколько артистов, получающих зарплату в основном за счет кассовых сборов. На дотационный театр это не похоже, но на антрепризный чес, собирающий звезд на один спектакль, тоже. Этим необычным способом бытования Камерного театра и объясняются некоторые особенности спектаклей Бычкова, в которых интересы кассы и интересы искусства совершенно не противоречат друг другу.

Скажем, в претендующем на национальную театральную премию "Дядюшкином сне" он сценически осмыслил мелодраматическую стихию Достоевского. То, что страсти-мордасти закручены у русского классика так лихо, что позавидовал бы Виктор Гюго, ни для кого не секрет. Но, как правило, театральщину в Достоевском пытались приглушить. Бычков вытащил ее наружу. Повесть, которую обычно решают в психологическом ключе с элементами гротеска, подается у него как романтическая драма, сыгранная в духе стилизаторских поисков начала века.

Действие в этом талантливо оформленном Юрием Гальпериным спектакле происходит не в провинциальном Москалеве, а в условном театре всех времен и народов. В спектакль введен человек, похожий на Шекспира, который читает по ходу действия хрестоматийные строчки Великого Барда. Это, разумеется, не сам английский гений, а собирательный образ провинциального трагика. Примерно в середине представления выясняется, что давний возлюбленный приглянувшейся князю Зины (Елена Лукиных) и истошно кричащий трагик -- одно и то же лицо, стремящееся переиродить Ирода не только на сцене, но и в жизни. От псевдо-Шекспира не отстают все остальные. Сама Зина в первом действии ходит в одеянии Пьеро, но ведет себя как взбалмошный Арлекин, усвоивший высокопарную лексику разночинцев. Живущая в доме Москалевых Настасья Петровна (Наталья Шевченко) напоминает большую грустную крысу -- при случае может больно укусить; а пружина всей интриги Марья Александровна Москалева (Татьяна Кутихина) похожа на всех интриганок мировой литературы разом. Но особенно хорош в этом спектакле Анатолий Абдулаев в роли Князя К. Каким-то непостижимым образом он умудряется всецело отдаваться стихии гротеска и при этом вызывать к своему герою сочувствие. Если следовать логике комедии дель арте, его следовало бы нарядить в костюм Панталоне, но невысокий и полноватый князь напоминает скорее испанского гранда. Такого состарившегося и совсем уж ничего не понимающего Дон Кихота в облике Санчо Пансы. Ясно, что взаимодействие этих странных героев до добра не доведет, и причины тому не психологические и не социальные, а скорее жанровые. Героям, пытающимся играть романтическую драму средствами условного театра, уготован не патетический happy end и даже не трагический финал, а всего лишь бесславный конец, который, тем не менее, вполне достоин смеха и слез по ту сторону рампы.

Наивный зритель наверняка оценит романтический пафос этого представления, изощренный -- его романтическую иронию. Первые сделают кассовые сборы, вторые выдвинут на "Золотую маску". Трудно представить себе провинциальный театр, желающий лучшей участи.