Как и было обещано, мы продолжаем тему «новой драмы» и -- шире -- нового театра, как выяснилось идущего вместе с ней. Судя по реакции критики, взбудораженной недавно закончившимся фестивалем, мы имеем дело с новым явлением, вызывающим как активное одобрение, так и живейшую неприязнь. Дискуссию, начатую в газете «Время новостей» в номере за 30 сентября, продолжает театровед Ольга ЕГОШИНА.

Найдя вечером на автоответчике просьбу приятеля-журналиста перезвонить, привычно нажимаю кнопки. «Я тебя записал на фаллоимитатор», -- устало сообщает он вместо приветствия. «Я пока вроде не нуждаюсь!». Пауза. «О чем ты думаешь? Это спектакль так называется, там Чусова с Лолитой!» -- «А!»

Любите ли вы новую драму, как люблю ее я? -- вопрошает с голубого экрана дяденька бледный со взором горящим. И надо набраться мужества, чтобы на этот напор ответить отрицательно. То есть, кто ж не хочет увидеть на сцене нашу сегодняшнюю жизнь, узнать и моды, и сленг, и манеру держать сигарету. Сказать: это про меня. Получается как в анекдоте: новую драму люблю, но смотреть ее и читать -- нет.

«Новая драма» легко вписывается в привычную рекламную обойму: новый «АС», новый «Cникерс», новый LG, новая драма. Больше, экономичнее и мощнее. Рекламная кампания придумана правильно, раскручивают себя новодрамцы лихо. Но вот что такое «новое драма», с чем ее едят -- хотелось бы разобраться. Новодрамцы не подписывали манифесты, не объединялись в сообщества: разве что в столбцы имен на фестивальной афише. Внятного определения, что такое новая драма и чем она нова, пока нет. Как рекламный слоган «новая драма» внушает уважение, но сам продукт потребляется с опаской.

Новая драма вызывает в памяти незабвенную Эллочку-людоедку. Прежде всего своим словарным запасом, несколько уступающим словарю дикаря из племени мумбу-юмбу, правда украшенным некоторым количеством матерных слов. Не то чтобы творцы новой драмы могли загнуть что-нибудь упоительное, трех-четырех-восьми-этажное, в их запасе исключительно скромный заборный набор из трех-пяти букв -- творцы новой драмы ругаться хотят, но не очень умеют.

Как Эллочка, «новая драма» по инфантильному невинна, поэтому регулярно говорит ужасные вещи. Свои сведения о жизни она черпает из криминальной хроники и порносайтов. Тут и старик, притворявшийся всю жизнь, что пострадал от властей за любовь к музыке, а на самом деле за то, что трахнул козу. Тут и ругатель-алкоголик, кончающий с собой, чтобы в качестве ангела-хранителя предотвратить аборт дочери соседей. Тут и мужчина, который ощущает себя письмом от Бога к Женщине, которая его упорно не признает из-за непрезентабельной наружности. А ему так хочется излить божественное послание. Тут и успешная бизнес-вумен, которой раз в жизни попался настоящий мужчина, да и тот -- фаллоимитатор. Трудно посчитать количество поз, в которых герои имеют друг друга. Скромная ремарка: «делает минет» уже перестала будоражить воображение. Самый любимый персонаж новой драмы -- ребенок, которого насилуют все, кому не лень: папа, мама, учителя, уголовники, соседи, шпана и т.д. При этом душераздирающие «жизненные» подробности напоминают детские стишки-страшилки: «трамвай переехал отряд октябрят» и «зверски замучен сантехник Потапов». Так и видишь этот подвал, где дети-оторвы, страшно матерясь, играют в гестапо и погибает в муках несчастный бомж-сантехник. Но надо обладать огромным запасом наивности, чтобы считать эти стишки источником новых откровений о жизни.

Впрочем, подавляющее большинство авторов новой драмы -- дети из благополучных провинциальных семей (преимущественно из Екатеринбурга и Тольятти). Если кем и изнасилованные, то наставниками по драме, которые твердо возглашают неофитам, что новое слово -- оно из трех букв. О жизни они знают по фильмам, телевизионной рекламе и текстам друг друга. Мне они напоминают пресловутую поэтессу, которая в далекие 70-е жила в тихом городе, где горела одна неоновая вывеска: «Мясо» (да и то лампочка на «я» вечно не работала), и все писала, как ее измучил «холодный блеск неоновых реклам». Невысокий рост Эллочки, по свидетельству Ильфа и Петрова, льстил мужчинам; интеллектуальный уровень «новой драмы» льстит зрителям: насколько ж ты, любимый, образованнее и интеллигентнее.

Как всякая порядочная Эллочка-людоедка, «новая драма» имеет свою Вандербильдиху -- всю мировую драматургию зараз. Она перелицовывает ее сюжеты, таскает цитаты и раскрашивает классические тексты «изумрудно зеленым цветом» для полного сходства не то с мексиканским тушканом, не то с шанхайскими барсами. Вандербильдихе она завидует, подражает и всячески пытается превзойти с похвальным рвением: или я, или она. Классическая Эллочка была существом по природе завистливым, но добродушным. Скажем, она твердо считала, что ее муж сам может выбирать: быть с ней или жить отдельно. Новая драма идет на театр танком в твердой уверенности, что без нее театру хана. Она объясняет режиссерам, по непонятной причине предпочитающим Чехова и Шекспира, что «ставить классику -- это заниматься онанизмом». Фестивали, конкурсы следуют один за другим. В головном театральном вузе страны ввели специальный семестр, где студенты обязаны были ставить именно «новую драму» и ничто иное, и только студенческий саботаж свел на нет эту затею. Плакат «Ты уже поставил новую драму?» пока не висит по театрам страны, но чувство вины за уклонение от священных обязанностей неуклонно внедряется. Впереди маячат новые декады новой драмы и ее месячники. Когда-то в стране насильственно внедряли кукурузу, теперь выращивают драматургов тем же квадратно-гнездовым методом, используя премии в качестве удобрений.

Как единичный экземпляр Эллочка всегда казалась более или менее симпатичной. Выстроившиеся в колонны, шагающие на тебя со сцены вечер за вечером, они несколько пугают. Есть игрушка -- маленькая ящерка, которая страшно раздувается, когда ее засунешь в воду, и сдувается обратно, когда ее из воды достанешь. Новую драму пора достать из воды, хотя бы для того, чтобы оценить ее настоящие размеры.

Я очень сомневаюсь, что новая драма в том виде, в каком мы ее знаем, может стать оправданием нашего времени или его идеальным зеркалом. Но его шумы и завихрения, состояние умов и душ она отражает ничуть не хуже, чем какой-нибудь «круглый стол» на телевидении или эти газетные страницы.