Официальная премьера спектакля состоится через месяц, а пока зрителям показали "превью". Маловероятно, что за этот месяц что-либо существенно изменится. Спектакли Любимова тем и замечательны, что сразу обретают и удивительно долго держат форму. Кто-то из великих физиков (кажется, Капица) сказал: последнее, что утрачивает стареющий человек, -- это профессиональные навыки. Юрий Любимов, видимо, не утратит их никогда. Он ремесленник в самом высоком смысле этого слова. Мастер с большой буквы. Рядом с подавляющим большинством спектаклей современного российского театра его постановки смотрятся как старая крепкая BMW рядом с новой "Окой". То есть дизайн, может, и устарел, но механизм работает без перебоев, а все части безупречно подогнаны друг к другу.

Если бы на месте Любимова был кто-то другой, то непременно захотелось бы посетовать на очевидные несообразности постановки. На то, например, что булгаковские руководители Независимого театра Иван Васильевич и Аристарх Платонович отождествлены с мхатовскими Константином Сергеевичем и Владимиром Ивановичем -- они произносят то слова из булгаковского романа, то реальный текст основоположников из писем и теоретических трудов. Это, согласитесь, странно. Все же между реальным человеком и пародией на него дистанция немаленькая. Нельзя же в самом деле вкладывать в уста Карабаса-Барабаса текст Мейерхольда, хотя известно, что именно он в образе жестокого хозяина кукол и представлен. Можно также высказать недоумение по поводу вставленных в спектакль цитат из постановок самого Любимова -- то ли имеется в виду, что взаимоотношения художника с властью в России неизменны, то ли, что театр -- он и в Африке театр. Не лучшим образом смотрится и шутовской образ Сталина. Это, разумеется, вождь из анекдотов, которые любил сочинять сам Булгаков. И хотя в жизни писателя сей зловещий персонаж играл немаловажную роль, в структуре "Театрального романа" он фигура явно лишняя.

В случае с Любимовым, однако, все эти претензии почти бессмысленны. Форма представления оказывается сильнее содержания. Для того чтобы убедиться в этом, можно проделать нехитрый эксперимент: представьте себе, что все московские спектакли идут по-китайски, и решите, какой из них было бы при этом интересно смотреть. Не сомневаюсь, что спектакли Любимова будут названы в числе первых. И "Театральный роман" в этом смысле не исключение. Первые сорок минут еще пытаешься вычитать из постановки идеологию и с горечью констатируешь, что мхатовские каноны воспринимаются апологетом условного театра как нечто неотторжимое от советской власти. (Неслучайно за мхатовским занавесом, который висит посреди сцены, как знаменитый занавес Боровского из "Гамлета", зрители обнаруживают восседающего на огромном бронзовом коне кремлевского горца.) Но вскоре об идеологии забываешь и начинаешь получать удовольствие. От того, как выстроены мизансцены, как точно выверен ритм спектакля и как безупречно работает массовка. Ну и, разумеется, от актерских удач. От лукавых проделок Феликса Антипова, который читает письма Аристарха Платоновича с берегов Ганга, облачившись в какое-то пародийное индийское одеяние -- что-то среднее между сари и дхоти. От Ивана Васильевича в блистательном исполнении Валерия Золотухина, умудряющегося обнаружить почти портретное сходство с прототипом своего персонажа.

Чем особенно интересно "превью", так это комментариями маэстро. Театральные люди знают, что своими спектаклями он управляет, как дирижер оркестром, держа при этом в руках вместо палочки фонарик. Во время общественных прогонов сидящие неподалеку слышат, как Любимов то и дело шепчет в микрофоны: "Звук прибавить до фортиссимо!". Или: "Что за полоса света у вас справа на заднике?". Вот это-то умение управлять светом и звуком, как струнными и духовыми, и доставляет особенное наслаждение. Концептуалистов у нас много, а мастера перевелись. К любимовским же спектаклям так и хочется приписать какой-нибудь слоган. Что-нибудь вроде: «Сделано на Таганке -- качество гарантируется».