Час сорок без антракта. Сцена всегда во тьме -- прожектора направляют луч только на артиста/артистов, танцующих в данный момент. Все персонажи в черном -- мужчины в костюмах, женщины в купальниках. Между сценой и залом спускается то черная кружевная сетка шириной во все зеркало сцены, то узкий язык экрана. На экране -- девица с неестественно вывернутой шеей осторожно переступает на пуантах. Так, спектаклем «Амелия» канадской компании La La La Human Steps открылся в Москве фестиваль современного танца Dance Inversion. Фестиваль этот продлится больше месяца -- в четверг в «Школе драматического искусства» начнутся выступления отечественных трупп, а потом в течение всего октября будут приезжать знатные иностранцы.

«Амелией» спектакль называется потому, что посвящается одному трансвеститу, с которым хореограф был в юности знаком. Вокруг него всегда была атмосфера праздника.

Во вполне бессюжетном сочинении, составленном из длинных дуэтов и кратких ансамблей, среди нескольких «привычных» балетных пар (женщина на пуантах, мужчина в тапочках) есть молодой человек, двигающийся на пуантах так, что любая балерина, увидев, задрожит от зависти. Но никакой гейской фестивальной праздничности нет. Нет и сентиментальности. Это слишком человеческие характеристики -- «Амелия» же сверкает машинным холодом, машинным блеском, машинной энергией.

Сцена, что в спектакле повторяется снова, снова и снова: мужчины держат женщин за пояс, женщины вертятся в их руках. Но как вертятся! Представьте себе взбесившийся миксер, лопасти которого, не потеряв твердости железа, обрели свободу лозы. Держать его -- опасно для жизни, и мужчины только успевают уворачиваться от ног и рук, хлещущих в разных направлениях. Все возможные классические па, перемолотые и едва узнаваемые, мелькают перед глазами; без пощады; без остановки; без завязки-кульминации-развязки; спектакль и заканчивается так, будто просто из розетки выдернули шнур, -- музыка нежданно останавливается, и окончательно вырубается свет.

Будто почувствовав, что в хореографии чего-то не хватает, Эдуард Локк позвал в свой спектакль живых музыкантов. Скрипка, виолончель, рояль и шепчущая в микрофон дивная певица Александра Суинтон воспроизводят поскрипывания и переливы, сочиненные Дэвидом Лангом. И обеспечивают этому черному миру, сотворенному компанией La La La Human Steps, некоторый шорох жизни, слабый трепет несовершенства. То есть обаяние живого театра, ради которого мы и выбираемся из дома, вместо того чтобы включать бытовую технику.