История о крестьянской девушке, погибшей из-за легкомыслия титулованного возлюбленного и отправившейся летать по ночному кладбищу, присутствует в репертуаре каждого уважающего себя балетного театра уже более полутора веков. То, что "Кремлевский балет" сделал спектакль лишь к открытию своего 13-го сезона, -- но все-таки сделал -- говорит о двух важных вещах. Во-первых, о том, что худрук театра Андрей Петров понял: его собственные сочинения (комический "Наполеон Бонапарт" или воспитательный "Том Сойер") ни художественного, ни коммерческого успеха не имеют, а классика ценится всегда. И во-вторых, Петров разглядел наконец в своей труппе балерину, способную эту классику танцевать.

Наталья Балахничева попала в "Кремлевский балет" девять лет назад после Пермского училища. То есть -- третья школа в стране (после Питера и Москвы). То есть -- воспоминания о певучести вагановской школы (Пермская была, как известно, основана в эвакуации Ленинградского училища) и многолетнее влияние бравурной Московской (Людмила Сахарова, гранд-дама Перми, училась в МАХУ). Налет неизбежной робкой провинциальности; мечты о карьере Надежды Павловой, именно из Перми завоевавшей Большой балет; учительское алчное честолюбие, подталкивающее в спину: рвись вперед. И -- несколько юных, самых важных лет, на вторых-третьих ролях в третьестепенном театре. Все это могло влиться в роль и ее уничтожить -- ибо трудно быть на сцене нежно влюбленной девочкой, если в душе щелкает счетчик несделанных ролей, сбежавшего безвозвратно времени. Но -- исчезло в никуда. Жизель Балахничевой существует здесь и сейчас.

Здесь и сейчас улыбается от счастья. (Не сияет, нет; в улыбке нет даже неосознанного торжества; впрочем, нет и робости; улыбка -- странное слово -- интеллигентна.) Здесь и сейчас, когда Альберт разоблачен, старается повернуть его лицо к себе и вдруг чуть не падает на колени -- и ясно, что не о себе волнуется, сходит с ума оттого, что он -- предатель. Даже в сцене сумасшествия нет безумного порыва, дикого разбрасывания рук -- любые публичные сцены бесконечно чужды этой Жизели, она даже в смерти будто старается не причинить никому неприятностей -- и не падает картинно мертвая, а мягко и бессильно складывается на полу. Во втором, загробном, акте пробегает весь пафосный текст, пробрасывает арабески (величавую и печальную позу фиксировали все великие балерины -- ей она чужая, ибо слишком гулка), но по-детски освобожденно вспархивает в антраша. Танцует небезупречно, нет: можно подсчитать мелкие технические ляпы в первом акте -- но не хочется. Потому что на сцене есть Жизель -- а у более техничных танцовщиц ее часто не бывает.

В классический текст, собранный веками и мудрыми балетмейстерами (Перро, Коралли, Петипа), Андрей Петров, добавивший свое имя к списку хореографов в программке, к счастью, внес очень немногое. В частности, заставил приплясывать свиту герцога -- раньше сокольничие и копейщики просто выходили на сцену, теперь странно подергиваются. Оформивший спектакль Станислав Бенедиктов более выразил себя: во втором акте, где привычен на сцене единственный крест (могила Жизели), он поставил аж восемь могильных холмов с огромными "каменными" крестами, заполонив всю сцену. Меж этих бугров и плутает в начале второго акта пришедший на кладбище лесничий (Юрий Белоусов, отлично погибающий затем в кругу виллис -- его ноги взлетают в воздух, глаза же недоуменно смотрят на них -- героя лесные привидения действительно затанцевали до смерти). Затем холмы разъезжаются -- вот уже должны появиться главные герои, а кресты все елозят по сцене, вызывая совершенно неприличный смех. Если вспомнить еще подруг Жизели, одетых в первом, вполне "реальном", акте как утопленницы, -- то становится ясно, что художник -- это главная проблема спектакля.

Старается кордебалет (особенно во втором акте, хотя руки все же слишком часто "деревянны"). Честно отрабатывает свою партию Альберт (Сергей Смирнов, поднимающий партнершу на высокие поддержки совершенно безусильно и потому помогающий создать эффект невесомости, летучести ее). И возникает странное чувство, что "Кремлевский балет", последние годы влачивший вполне жалкое существование, еще не безнадежен. Может, им "Сильфиду" теперь сделать? Героиня у них есть.