В Гааге, в Международном трибунале по наказанию военных преступлений в бывшей Югославии, возобновились слушания сразу по нескольким десяткам уголовных дел. В августе у юристов был отпускной перерыв. Процесс над Слободаном Милошевичем, бывшим президентом Сербии и Югославии, самый громкий, но, пожалуй, не самый драматичный в практике трибунала. Известно, что главные жертвы югославской войны -- боснийские мусульмане. Мусульман в боях, карательных акциях и при этнических чистках погибло несравнимо больше, чем сербов или хорватов; их города, их села, их собственность, их жизни да и, пожалуй, само существование их нации были мишенями и белградского, и загребского национализма. Но и мусульмане совершали преступления. Очерк на эту тему специально для газеты «Время новостей» подготовил журналист, специалист по балканским странам Андрей ШАРЫЙ. Его новая книга «Трибунал. Хроника неоконченной войны» готовится к выходу в московском издательстве «Права человека».

В списке более сотни военных и политиков, обвиненных Гаагским трибуналом в преступлениях, значатся восемь мусульманских имен.

Двое, Хазим Делич и Эсад Ланджо, приговорены по делу «лагерь Челебичи» соответственно к 18 и 15 годам тюрьмы. Оба признаны виновными в изнасилованиях, пытках и убийствах заключенных-сербов. Еще один проходивший по тому же делу военный, Зейнил Делалич, в связи с недостатком доказательств оправдан. Как считают юристы, существование лагеря в Челебичах могло бы сильно подкрепить аргументы обвинения против лидера мусульманской общины и председателя коллективного президиума Боснии и Герцеговины военной поры Алии Изетбеговича. По некоторым сведениям, боснийский президент не только знал о том, что творилось в Челебичах, но и проводил в лагере инспекцию. Тем не менее по ряду причин, прежде всего политических, а также потому, что мусульманское руководство куда конструктивнее других участников балканского конфликта сотрудничает с международным правосудием, обвинение против 80-летнего Изетбеговича (он в последние годы часто болеет и не участвует в общественной жизни страны) не выдвинуто.

Еще троим высокопоставленным боснийским офицерам (двум генералам и полковнику) предъявлены обвинения в связи с действиями правительственной армии в Центральной Боснии в период хорватско-мусульманского конфликта в 1993 году. Подразделения под их командованием расстреливали пленных, использовали гражданское население в качестве «живых щитов» -- в документах трибунала перечислены жестокие, но, увы, обыденные для любой войны обстоятельства преступлений. Обвиняемые виновными себя не признали, до начала процесса прокуратура выпустила их на свободу. Один из них, генерал Мехмед Алагич, дожидаясь процесса, умер в Сараево в 2003 году.

В апреле 2003 года бойцы международных сил арестовали в Тузле и передали в Гаагу бывшего командующего штабом сил территориальной обороны города Сребреница Насера Орича. Многие боснийские мусульмане считают его героем, стойко оборонявшим город от сербов. В документах обвинения указано, что военные полицейские под командованием Орича еще в 1992 и 1993 годах сожгли в окрестностях Сребреницы дюжину сербских сел и изощренно издевались над пленными сербами: избивали до полусмерти бейсбольными битами и железными прутами, выдергивали плоскогубцами зубы. После войны овеянный славой Орич не скрываясь жил в Тузле, где занимался бизнесом и открыл боксерский клуб. Виновным он себя не признал.

По принципу ответственности командира за действия подчиненных Международный трибунал выдвинул обвинения против бывшего заместителя начальника генерального штаба армии Боснии и Герцеговины генерала Сефера Халиловича. Осенью 1993 года он командовал операцией «Неретва». Дело Халиловича интересно тем, что имена многих убийц, насильников и поджигателей в деревнях Грабовица и Уздол известны следствию, но обвинения им Гаагский трибунал не предъявил, предоставив эту возможность боснийским правоохранительным органам.

Генеральный прокурор Гаагского трибунала Карла Дель Понте свою стратегию сформулировала так: мы сосредоточим усилия на наказании высокопоставленных преступников, а разбирать дела надзирателей концентрационных лагерей, «рядовых» убийц, полевых командиров предстоит судам в республиках бывшей Югославии, под контролем наших сотрудников. В Боснии, если вести речь о «территории под контролем боснийских мусульман», за послевоенные годы в местных судах осуждено около 50 военных преступников (40 из них мусульмане). Гаагский трибунал передал боснийским органам правосудия еще 60 уголовных дел. В отличие от сербских и хорватских властей, боснийцы по отношению к Гаагскому трибуналу всегда вели себя покладисто. Это одна из причин, поясняют в Гааге, по которой боснийских мусульман, обвиненных Международным трибуналом, единицы, хотя, видимо, могло быть и больше.

Оживший свидетель обвинения

В начале 1996 года начальник отдела по борьбе с терроризмом АРД (Агентство по расследованиям и документации -- это служба безопасности мусульманской Боснии) Эдин Гараплия получил очередное деликатное задание. Ему приказали разобраться в деятельности самого секретного подразделения тайной полиции, в которой он, собственно, работал: подразделения с певучим названием «Жаворонки». Цель этого внутреннего расследования заключалась в проверке данных о том, что «жаворонки» занимались и ликвидацией неугодных политиков, военных и бизнесменов. Неугодных кому? Журналисты называли АРД «придворной разведслужбой» Алии Изетбеговича. В военное время АРД возглавлял Бакир Алиспахич, ближайший сотрудник Изетбеговича. По-видимому, агенты подразделения «Жаворонки», сформированного весной 92-го на базе специального подразделения Югославской народной армии «Сокол», выполняли приказания если не самого Изетбеговича, то его доверенных лиц.

Мусульманская Босния начала и середины 90-х годов -- это территория без ясных границ и определенного будущего. Тайная полиция там была государством в государстве, в котором, в свою очередь, существовали неизвестно кому подконтрольные «темные зоны». Покупка оружия в Латинской Америке или в странах Восточной Европы в обход международного эмбарго, финансирование армии, проведение тайных переговоров, военных и пропагандистских операций, политический сыск, вербовка иностранных наемников -- круг полномочий АРД был расплывчатым. Однако влияние тайной полиции на баланс сил в мусульманском руководстве считалось значительным. Изетбегович прекрасно знал тонкости восточной политики, а потому боялся удара в спину. Только всеведущая, тайная служба, как казалось ему, могла гарантировать хотя бы относительную устойчивость власти.

Денег мусульманской Боснии не хватало ни на что. «Во имя интересов независимости» АРД не гнушалось извлекать доходы из малопочтенных занятий, как, например, торговля наркотиками или контрабанда танковым топливом, сигаретами и алкоголем. Как утверждает загребский журнал «Глобус», Эдину Гараплии предстояло проверить, действительно ли некоторые высокопоставленные боснийские политики (в обход других боснийских политиков), используя возможности подразделения «Жаворонки», вывозили из страны средства, полученные от иностранных гуманитарных организаций, и скрывали их на банковских счетах в Австрии и на Кипре.

Гараплия был контрразведчиком тертым, еще с опытом социалистических времен. Но на этот раз осторожность и чутье ему изменили. За дело он взялся рьяно. Вместе с пятью другими тайными агентами он выкрал «жаворонка» Неджада Херенду. Тот работал формально таксистом, а на самом деле выполнял доверительные поручения АРД, был и наркокурьером. На конспиративной квартире Херенду допрашивали с пристрастием, после чего решили ликвидировать как ненужного свидетеля. Дважды выстрелили в голову, еще дважды в колени. Бесчувственное тело засунули в пластиковый мешок, замотали в одеяло и бросили в выгребную яму в окрестностях Сараево.

Но Неджад Херенда не умер. Словно в дурном детективе, он выжил и сумел непостижимым образом добраться до больницы.

Скандальная история получила огласку. Против Гараплии возбудили уголовное дело. Ему дали пять лет тюрьмы за похищение Херенды и еще восемь за покушение на его жизнь. Гараплии не удалось доказать, что он действовал по приказу своих (формально и Неджада Херенды тоже) начальников. Гараплия понимал, что в тюрьме его жизнь может оборваться, если он не напомнит из-за решетки о своем существовании. И Гараплия сумел поднять шум, дав показания сразу по нескольким запутанным политическим делам. По 14 часов в день важный заключенный беседовал со срочно прибывшими в Боснию следователями Международного Гаагского трибунала. Но что из сказанного им -- правда, кошмар больной совести, а что -- попытка дороже продать показания?

Бывший контрразведчик поделился сведениями о политических убийствах сербов и хорватов в осажденном Сараево. Рассказал об использовании гражданских лиц в качестве «живых щитов». О том, как мусульманские снайперы провоцировали сербов, осадивших город, на артиллерийские обстрелы жилых кварталов. Длившаяся три с половиной года блокада Сараево -- один из самых долгих и грязных эпизодов боснийского конфликта. Десять с половиной тысяч горожан, убитых снайперами и артиллеристами с окрестных холмов, -- невинные жертвы. За их смерть никто, кроме нескольких отправленных в Гаагу сербских генералов и офицеров, не понес наказания. Но это не означает, что и среди боснийских мусульман не оказалось преступников.

Показания Гараплии подтвердили сведения о том, что борьба за власть среди сараевских политиков велась не на жизнь, а на смерть. Он утверждает, что агенты АРД по приказанию ближайших сотрудников Изетбеговича, если не его самого, организовали покушение на жизнь популярного в войсках генерала Сефера Халиловича. Халилович, отличавшийся своеволием, не сошелся во взглядах с окружением президента и перешел в оппозицию. После вынужденной отставки он написал откровенные мемуары, возложив ответственность за многие беды Боснии не на сербов, а на прежних товарищей по борьбе. Халилович, так уж зло усмехнулась судьба, обвинен Гаагским трибуналом в совершении военных преступлений -- за расправу, которую учинили осенью 1993 года мусульманские солдаты над мирным хорватским населением в селах Грабовица и Уздол. Обвинительные документы по делу Халиловича готовила для следователей из Гааги прокуратура Боснии -- готовила старательно, скрупулезно, быстро и с максимальной честностью.

В осажденном Сараево у Халиловича погибли жена и шурин. По официальной версии, мина, выпущенная с сербских позиций, попала в балкон жилого дома, когда на него как раз вышли родственники генерала. А вот Эдин Гараплия утверждает, что взрывной механизм, заложенный в стену дома, привели в действие агенты АРД с помощью дистанционного устройства. Просчет заключался в том, что брата генеральской супруги перепутали с ним самим -- родственник Халиловича тоже служил в армии и тоже носил военную форму.

Тысячу раз пересказана журналистами трагическая история любви современных Ромео и Джульетты -- сербского юноши Бошко Брчкича и мусульманской девушки Адмиры Исмич. В мае 1993 года они бежали из осажденного города, но были безжалостно расстреляны снайпером на нейтральной полосе, на мосту Врбанья через речку Миляцку. Так они и умерли, держась за руки. Трупы Бошко и Адмиры пролежали на мосту неделю, прежде чем их удалось вытащить из-под обстрела и захоронить. Сараевское правительство обвинило в убийстве сербов, сербы обвинили в совершении преступления правительственную армию.

Как ни цинично звучит, быть может, лучше было бы и не знать имен убийц -- потому что, оставшись неразгаданной, тайна гибели влюбленных превращала эту историю в легенду, а в легендах любовь побеждает смерть. Но Гараплия назвал имена преступников: снайперы Сенад Голья и Драган Божич из подразделения «Жаворонки». Гараплии и тут можно верить, а можно не верить. Но данные, обнародованные им, складываются в мрачную картину и дополняют разрозненные сведения, собранные местными и западными журналистами. Эдин Гараплия мог бы стать ключевым свидетелем на процессе против высокопоставленных боснийских политиков -- если бы обвинения были выдвинуты. Но, очевидно, соображения политической целесообразности в этом случае показались важнее. Если бы сараевских Ромео и Джульетту убил удар молнии, легенда стала бы еще красивее. Но на мосту через Миляцку юношу-серба и девушку-мусульманку настигли снайперские пули.

Страшные овраги

Сараево до войны -- процветающий по югославским меркам полумиллионный город, соединивший в своей архитектуре очарование балканского беспорядка со строгостью замыслов австрийских архитекторов, а бетонный социалистический урбанизм -- с утонченностью минаретов и караван-сараев. Он раскинулся в котловине между двумя грядами высоких холмов. Эксперимент маршала Тито по созданию нового общества на основе идеологии «братства и единства» в Боснии проводился особенно тщательно и настойчиво. Символом торжества этой идеологии стали сараевские зимние Олимпийские игры 1984 года, праздник дружбы южнославянских народов. Символом ее краха всего через десятилетие -- бесконечный военный ужас: ежедневная смерть, пожар в Олимпийском музее, артиллерийские обстрелы спорткомплекса «Зетра», гигантское кладбище на территории стадиона «Кошево». Война в Боснии оказалась такой кровавой потому, что связи между людьми и между народами здесь рвали по живому.

Юго-восточные кварталы Сараево поднимаются на лесистые склоны горы Требевич. В ее отрогах затерялось местечко Казани. Название можно перевести как «Котлы». Это несколько неприветливых, поросших ободранными соснами лощин и оврагов с почти отвесными каменистыми склонами. Несколько сельских домов, линия электропередачи и угрюмая, нетронутая человеком природа. В Казани устроили расстрельный полигон, сюда, подальше от людских глаз, привозили на расправу сараевских сербов и хорватов.

Еще до начала осады города, когда Босния крошилась по национальному признаку, лощины и овраги Казани приобрели дурную славу. Поговаривали, что средь бела дня там творились бессудные убийства, что с отвесных склонов в пропасть сбрасывали обезглавленные, обезображенные трупы тех, кто не нашел общего языка с властями мусульманской Боснии. Зажиточных сербов и хорватов часто мобилизовывали копать окопы на самой линии фронта, опоясавшей город. Опасность гибели «на позициях» была велика, но кто хотел -- мог откупиться. Те, кто жалели денег или не желали смирять гордыню, погибали в Казани. Их трупы сжигали, облив бензином или серной кислотой, но чаще сбрасывали в овраги. А там, по дну «Котлов», без дела никто не прогуливался.

По разным сведениям, так в 1992--1994 годах было ликвидировано от нескольких сотен (данные военной прокуратуры Сараево, очевидно неполные) до семи тысяч (сведения сербской газеты «Политика», вероятно завышенные) человек -- и по политическим причинам, и по национальному принципу, и по мотивам куда более прозаическим -- чтобы ограбить, отобрать имущество, присвоить квартиру. Известны имена многих жертв, известны имена и некоторых убийц, ведь они чувствовали себя хозяевами осажденного города, носили форму солдат правительственной армии. Этот криминальный сброд именовался 10-й горной бригадой. Командовал ею Мушан Топалович по кличке Цацо.

В мирное время Топалович был бандитом средней руки из сараевского квартала Бистрик. Такие вот отчаянные парни из уличных банд охотно целыми компаниями записывались в добровольцы. Конечно, шли не родину защищать -- война дарила тем, кто умел быстро ориентироваться, власть беззакония и могущество пули. С Цацо считались и полицейские, и политики. Он был сам себе голова, а произведенным в генералы вчерашним лейтенантам из правительственной армии подчинялся только тогда, когда пребывал в хорошем настроении. За стойкость на фронте борьбы с сербами его бригада награждала себя сама: продовольствием с городских складов, автомобилями, которые реквизировали якобы для нужд обороны, квартирами, из которых выгоняли беззащитных хозяев. 10-я горная держала в страхе полгорода. Если в первые недели войны существование подобных паравоенных отрядов боснийские власти как-то оправдывали необходимостью отбиться от сербов, то вскоре оправдываться стало нечем. Да и поздно было: такие, как Цацо, замарали кровью невинных людей не только свои руки, но и чужие мундиры.

В октябре 1993 года поведение Топаловича наконец сочли вызывающим. В рамках «операции по борьбе с организованными преступными группировками» его арестовали боснийские «спецназовцы». Вскоре комбрига застрелили, как официально уточнялось, «при попытке к бегству». Гараплия засвидетельствовал: Топаловича убрали агенты все той же АРД. Осиротевшую горную бригаду расформировали. Военная прокуратура возбудила уголовные дела против нескольких ее бойцов. Расследование протекало мучительно.

В оврагах Казани после войны найдены десятки трупов. Чиновники из правоохранительных органов не скрывают, что полный перечень жертв никогда не будет составлен.

В сентябре 1996 года сараевский суд все-таки признал пятерых «горных стрелков» виновными в убийстве сербской супружеской пары Василия и Аны Лаврив. С ними расправились жестоко: схватили их в собственной квартире, отвезли в «Котлы», зарезали, отрубили головы, трупы сбросили в пропасть. По другому делу обвинялись еще пять сотрудников 10-й бригады, они обвинялись в убийстве своих же товарищей, которые якобы собирались перебежать на сербскую сторону. Троих преступников посадили, двоих отправили в психиатрическую клинику.

Самым высокопоставленным лицом, отданным сараевскими властями под суд (уже в 2002 году), оказался Алия Делимустафич, бывший министр внутренних дел Боснии и Герцеговины. В документах разведки он проходил под псевдонимом «Шеф А.». Делимустафич -- человек с уголовным прошлым, на поверхность политики его вынесла та же логика войны. Делимустафич принимал деятельное участие в формировании подразделения «Жаворонки». Газеты писали, что это он накануне и в первые месяцы войны организовал несколько громких убийств сараевских сербов и хорватов. Однако обвиняют Делимустафича, быстро пересевшего из кресла силового министра в кабинет министра снабжения и торговли, в финансовых махинациях и злоупотреблениях, а не в совершении военных преступлений. Как рассказали мне сараевские коллеги, под суд он попал из-за трагикомического стечения обстоятельств: открытый Делимустафичем на семейных паях фиктивный банк не отличался от многих контор такого рода, перекачивавших деньги из государственного кармана в частные. Но не повезло: среди клиентов банка оказалось посольство США. Когда деньги, переведенные на гуманитарные нужды, непонятным образом исчезли, властям волей-неволей пришлось разбираться с банкиром по всей строгости закона.

...Массовые убийства в Казани прекратились. О причастности лидеров нации если не к самим злодеяниям, то к проведению политики, допустившей такие преступления, в Сараево предпочитали помалкивать. Неприятные вопросы -- скорее самим себе, чем властям -- задают только правозащитники и журналисты из нескольких либеральных газет. Но чем дальше в историю уходят ужасы войны, тем реже звучат такие вопросы.

Власть почти все списала на неизбежный цинизм даже справедливой освободительной битвы -- когда противник жесток, то и жертвам позволено быть не слишком деликатными. Откровения Эдина Гараплии никому не понадобились; да и он сам, конечно же, говорил со следователями вовсе не из-за мук совести. Настоящих контрразведчиков раскаяние не красит. Допускаю, что боснийские политики, влиявшие на деятельность «спецотрядов», «тайных силовых групп» и разведывательных служб, выясняли отношения между собой с такой яростью, что следователи Гаагского трибунала в какой-то момент утратили ориентиры. Как и в подобных ситуациях в Хорватии и Сербии, если докапываться до сути -- не хватит длины самой длинной скамьи подсудимых.

Так или иначе, в «сараевском деле» есть достойный, готовый много и убедительно говорить, свидетель обвинения. Но ни у кого не возникает желания серьезно заняться поиском обвиняемых.