Орбитальный комплекс «Мир» утром в минувшую пятницу сошел с орбиты прямо в историю. Ощущение того, что в плотных слоях околоземной атмосферы над Тихим океаном сгорит не только главное детище российской космической отрасли, но и целая эпоха отечественной космонавтики, возникло полгода назад и укреплялось по мере приближения даты затопления. И как понять, что больше подогревало интерес миллионов людей к последним дням «Мира»: это странное ощущение, которое, возможно, знакомо свидетелям полета Гагарина, или нервотрепка, спровоцированная противоречивой информацией от специалистов, слухами и полной неопределенностью относительно будущего российской и международной пилотируемой программы.

Формально «Мир» прекратил существование 23 марта 2001 года в 9 утра по московскому времени в Тихом океане. Чему есть даже документальное свидетельство: несколько секунд видеосъемки, на которой видно, как по голубому небу над архипелагом Фиджи стремительно проносятся серебристые точки -- все, что осталось от 137-тонной конструкции. Или, например, доклады с американских и японских пунктов слежения, подтверждающие, что обломки станции затонули в районе, координаты которого были в самый последний момент уточнены российскими баллистиками: 40 градусов южной широты и 69 градусов западной долготы.

То, что происходило в последнюю ночь «Мира» в подмосковном Центре управления полетами, генеральный конструктор Российской ракетно-космической корпорации «Энергия» Юрий Семенов, по сути, отвечавший за станцию в последние годы, назвал похоронами. И элементы траурной церемонии, конечно, присутствовали: скорбные (порой даже чрезмерно соответствующие моменту) лица руководителей космической отрасли, водка, которую пили (иногда, действительно, не чокаясь) и в буфете, и во многих кабинетах, а также напоминающая поминальную речь информация, которую с небольшими перерывами читали на двух языках дикторы, перечисляя многочисленные заслуги «Мира». Но не только на похороны собрались в Королеве те, кто задумывал, строил, обслуживал орбитальный комплекс, те, кто на нем работал, и те, кто хотел стать свидетелем его последних часов.

Именно в этой точке земного шара, весьма отдаленной от района затопления, можно было отчетливо, и не по телевизору, а собственными глазами наблюдать, как вместе с восходом солнца рядовая ночь превращается в историческую. Поэтому и сотрудники ЦУПа, не задействованные в операции, -- все, включая уборщиц, -- не ушли по окончании рабочего дня из здания и ждали от служб слежения доклада о том, что на очередном витке орбитальный комплекс на связь с землей не вышел. Поэтому по коридорам бродили дипломаты и украшенные аксельбантами военные атташе государств, расположенных вдали от траектории последней орбиты «Мира». Поэтому продавцы красочного альбома, посвященного 15-летней истории станции и стоившего 300 рублей, едва успевали распечатывать новые пачки, а приглашенные космонавты, видевшие «Мир» не только на этих фотографиях, устали раздавать автографы. Поэтому журналисты, наблюдавшие, как удивительно точно, минута в минуту выполняется план по затоплению «Мира», и понявшие, что сенсаций не будет, оставались до самой последней пресс-конференции создателей станции, на которой в принципе не могло прозвучать ничего нового.

Уловить точку перехода жизни в историю сложно. После половины девятого утра, когда «Мир» вышел -- уже навсегда -- из зоны видимости российских станций слежения, судить о его траектории в ЦУПе могли лишь по расчетам баллистиков. В расчетное время падения на черном табло появились красные буквы: «15-летний полет ОК «Мир» завершен». Эту информацию оба зала центра управления -- и «мировский», и тот, что строился под программу «Буран», а теперь используется для контроля за полетом Международной космической станции, -- встретили молча.