Первое сентября. К терракотовой крепости -- Михайловскому замку -- один за другим подъезжают экскурсионные автобусы. Шумную ораву нарядно одетых школьников ведут через торжественные ворота во внутренний двор, в центре которого недавно установлен памятник эксцентричному императору Павлу. В былые годы подобный ритуал, с колонной автобусов, младшеклассниками в белых воротничках и блюдущими дисциплину училками, проходил где-нибудь у памятника героям революции или голосующего кепкой Ильича. А теперь -- на тебе, у неврастеника из романтической новеллы, самодержца Павла. Дети галдят, щелкают мыльницами, обмениваются впечатлениями: «Это же не царь, а бомж несчастный. Его жалко». Деструкция сакрального имиджа власти в умах поколения младого, незнакомого произошла, похоже, бесповоротно и окончательно. Что удивительно, сама эта устроенная школами акция (ехать на поклон к человеку, символизировавшему своей судьбой не норму, а перверсию, вечный раскол между государственным и частным) имеет смысл воспитательный. Но цель -- противоположную временам приснопамятным. Михайловский замок, здание, -- автопортрет владельца. Такой же вывихнутый, неврастеничный, неправильный. Получается, что в День знаний дети едут учиться различать границы приватности, с пониманием и сочувствием относиться к тем, кто не похож на тебя, отличен от всех. Пусть даже и царь. К слову, новый памятник, созданный академиком Петербургской академии художеств В. Горевым, этой благородной воспитательной цели вполне отвечает. Павел Петрович изображен человеком чувствительным, нервным и тонким (едва намеченные «рокайльные» оттенки душевных движений унаследованы скульптором от первого гениального скульптора-портретиста Павла -- Федота Шубина). И ужас в том, что царские регалии и атрибуты безжалостно, глупо, зло высмеивают его «частность». Давят, корежат, распинают. В них царь -- неуклюжий шут. Бомж.

Любопытно, что «приватный» ракурс стал определяющим и на главной юбилейной выставке Петербурга -- приношении первого музея северной столицы, Эрмитажа, ее основателю Петру Алексеевичу. Великодержавной риторики, которая сопровождает подобные проекты в Москве, как не бывало. Видно, сам Петр повода к ней не давал. Экспозиция в гигантском Николаевском зале Зимнего дворца представляла личность скорее кабинетного ученого эпохи барокко, времени, когда, впрочем, кабинет мыслился в масштабах Вселенной. Глобусы, карты, микроскопы, архитектурные увражи, портреты, ботанические атласы, бестиарии... Из них потом составлялись кунсткамеры, по словам сотрудника РАН Натальи Копаневой, основанные на идеях Фрэнсиса Бэкона «музеи наблюдений и «отклоняющихся примеров», которые были призваны очистить разум от «идолов», стоявших на пути познания». Судя по всему, от подобных «идолов» в восприятии исторического ореола власти очищаемся сегодня и мы.