Считается, что худшие журнальные книжки выходят в декабре. Дескать, зачем напрягаться на финише -- все равно в новом году начнется новая счастливая жизнь, для которой и стоит приберечь всевозможные шедевры. Признаться, никогда этой логики не понимал: истовый читатель с календарем не сверяется и доброкачественному продукту рад всегда. К тому же если бы редакции строго руководствовались «сезонными» принципами, конец лета (время возвращения из отпусков, рождающее естественное любопытство: Что же тут без меня происходило?) должен был бы одаривать нас грудой сокровищ. Увы и ах -- картинка совсем не та. И на вакационное расслабление тут не покиваешь -- журнальные книжки складываются загодя. Остается предположить, что редакции литературных ежемесячников равняются на прочие культурные институции: мол, если концертов и премьер летом не бывает, то и наше чтиво обождет. Объяснение сомнительное, но лучше бы ему быть верным. Так хоть надежда на будущее остается.

О наиболее значимых журнальных публикациях августа речь в нашей газете уже шла. Самое отрадное явление -- роман Валерия Исхакова «Жизнь ни о чем» в «Дружбе народов». Самое безотрадное -- повесть Владимира Маканина «Без политики» в «Новом мире». Не потому, конечно, что Маканин пишет «хуже всех» (тут конкуренция изрядная), а потому что не за маканинской подписью бы читать такое. (Если уж читать.) Из прочего журнального массива (месива) достойно безусловного внимания совсем не много.

В «Новом мире» -- очередной фрагмент «Литературной коллекции» Александра Солженицына, на сей раз о дилогии Василия Гроссмана, прежде уже рассмотренной в статье «Приемы эпопей» (НМ, 1999, №1). Роман «За правое дело» дисквалифицирован вчистую, о «Жизни и судьбе» Солженицын пишет точно и тонко, не скрывая ни своих идеологических расхождений с Гроссманом, ни глубокого сочувствия к писателю, трудно выбирающемуся из советского морока.

«Дружба народов» открывается отрывками из последней -- мемуарно-публицистической -- книги недавно ушедшего Василя Быкова «Долгая дорога домой». Здесь же подборка из новой книги Геннадия Русакова «Стихи Татьяне». Другая подборка -- в «Знамени». Лучше читать их вместе -- на пробу привожу одно из «дружбинских» стихотворений. ...И ворохнется вдруг суглинок под ногой,/ и мышь просеменит старушечьей походкой,/ зароется в стерню, уснет совсем нагой,/ ячменное тепло процеживая глоткой./ Потом прольется дождь в ладони лопухам.../ Как страстен этот мир, как солью саднит губы!/ ...А будут нас судить совсем не по грехам,/ но кто и как любил, кому мы были любы./ Любовь -- когда сполох, дрожание руки,/ распялены зрачки, вода с глазами вровень./ Когда в любую сушь -- взбухание реки.../ И неотступный зов неутоленной крови./ Кто разглядит меня, как мышь в ее стерне?/ Найдет по соли слез, по мужеству старенья?/ Любимые мои, вы отсветили мне!/ А я еще тянусь, гляжу до боли зренья.

В «Знамени», кроме русаковских «Стихов Татьяне», есть еще «Стихи для Еремы» (то есть молчащего, но по-прежнему культового Александра Еременко) Олега Хлебникова и «Стихи Свету» (то есть Феликсу Светову) Татьяны Бахминой. Вероятно, и «Малинник» Елены Тиновской мог бы называться «Стихами Борису» -- покончивший с собой и на глазах обращающийся в миф Борис Рыжий запечатлен здесь надсадными пятистопными ямбами. Зубами он открыл бутылку пива и сразу половину выпил залпом и вдруг сказал: -- А Нобелевских премий нам не видать как собственных ушей

Считается, что худшие журнальные книжки выходят в декабре. Дескать, зачем напрягаться на финише -- все равно в новом году начнется новая счастливая жизнь, для которой и стоит приберечь всевозможные шедевры. Признаться, никогда этой логики не понимал: истовый читатель с календарем не сверяется и доброкачественному продукту рад всегда. К тому же если бы редакции строго руководствовались «сезонными» принципами, конец лета (время возвращения из отпусков, рождающее естественное любопытство: Что же тут без меня происходило?) должен был бы одаривать нас грудой сокровищ. Увы и ах -- картинка совсем не та. И на вакационное расслабление тут не покиваешь -- журнальные книжки складываются загодя. Остается предположить, что редакции литературных ежемесячников равняются на прочие культурные институции: мол, если концертов и премьер летом не бывает, то и наше чтиво обождет. Объяснение сомнительное, но лучше бы ему быть верным. Так хоть надежда на будущее остается.

О наиболее значимых журнальных публикациях августа речь в нашей газете уже шла. Самое отрадное явление -- роман Валерия Исхакова «Жизнь ни о чем» в «Дружбе народов». Самое безотрадное -- повесть Владимира Маканина «Без политики» в «Новом мире». Не потому, конечно, что Маканин пишет «хуже всех» (тут конкуренция изрядная), а потому что не за маканинской подписью бы читать такое. (Если уж читать.) Из прочего журнального массива (месива) достойно безусловного внимания совсем не много.

В «Новом мире» -- очередной фрагмент «Литературной коллекции» Александра Солженицына, на сей раз о дилогии Василия Гроссмана, прежде уже рассмотренной в статье «Приемы эпопей» (НМ, 1999, №1). Роман «За правое дело» дисквалифицирован вчистую, о «Жизни и судьбе» Солженицын пишет точно и тонко, не скрывая ни своих идеологических расхождений с Гроссманом, ни глубокого сочувствия к писателю, трудно выбирающемуся из советского морока.

«Дружба народов» открывается отрывками из последней -- мемуарно-публицистической -- книги недавно ушедшего Василя Быкова «Долгая дорога домой». Здесь же подборка из новой книги Геннадия Русакова «Стихи Татьяне». Другая подборка -- в «Знамени». Лучше читать их вместе -- на пробу привожу одно из «дружбинских» стихотворений. ...И ворохнется вдруг суглинок под ногой,/ и мышь просеменит старушечьей походкой,/ зароется в стерню, уснет совсем нагой,/ ячменное тепло процеживая глоткой./ Потом прольется дождь в ладони лопухам.../ Как страстен этот мир, как солью саднит губы!/ ...А будут нас судить совсем не по грехам,/ но кто и как любил, кому мы были любы./ Любовь -- когда сполох, дрожание руки,/ распялены зрачки, вода с глазами вровень./ Когда в любую сушь -- взбухание реки.../ И неотступный зов неутоленной крови./ Кто разглядит меня, как мышь в ее стерне?/ Найдет по соли слез, по мужеству старенья?/ Любимые мои, вы отсветили мне!/ А я еще тянусь, гляжу до боли зренья.

В «Знамени», кроме русаковских «Стихов Татьяне», есть еще «Стихи для Еремы» (то есть молчащего, но по-прежнему культового Александра Еременко) Олега Хлебникова и «Стихи Свету» (то есть Феликсу Светову) Татьяны Бахминой. Вероятно, и «Малинник» Елены Тиновской мог бы называться «Стихами Борису» -- покончивший с собой и на глазах обращающийся в миф Борис Рыжий запечатлен здесь надсадными пятистопными ямбами. Зубами он открыл бутылку пива и сразу половину выпил залпом и вдруг сказал: -- А Нобелевских премий нам не видать как собственных ушей