Театральная общественность вот уже в третий раз отметила премьеру "Фауста" в постановке самого красноречивого театрального гуру Бориса Юхананова. Спектакль по юханановским меркам оказался коротким -- всего три с половиной часа (обещали два, но опытные критики с самого начала почуяли подвох). В 1999 году, когда премьеру отпраздновали впервые, "Фауст" шел намного дольше и заканчивался с первыми петухами. Редкий зритель мог досидеть до конца того неспешного и медитативного представления. Именно от этих мужественных людей мы и узнали, что в первоначальной редакции спектакля была с незначительными купюрами представлена вся первая часть гетевского шедевра.

Третья редакция не уступает первой в медитативности, но от бессмертного произведения остались рожки да ножки, а именно -- пролог на небесах, начало трагедии, где Фауст и Мефистофель подписывают договор о сотрудничестве, и -- в несколько урезанном виде -- история несчастной Гретхен. Вообще-то купюры -- вещь полезная и по отношению к зрителю гуманная, но при этом потребно хоть в какой-то степени сохранять общий смысл произведения. Его, с позволения сказать, месседж. В данном случае месседж утерян. Зритель, не знакомый с текстом Гете, так и не узнает, спасся ли Фауст и принесла ли ему земное счастье сделка с дьяволом. Предположение, что режиссер просто решил увидеть историю немецкого чернокнижника глазами погубленной им девушки, тоже не годится. Иначе зачем было на протяжении первых двух часов подробно разворачивать перед зрителями экспозицию трагедии с явной претензией на осмысление гетевской натурфилософии. Гретхен -- существо простодушное и верующее, а сложные театрально-метафизические построения в этом спектакле в прямом смысле от лукавого.

Такое пренебрежение содержанием (а попросту говоря, сюжетом) трагедии можно объяснить лишь повышенным интересом к театральной форме. Как всякий уважающий себя постмодернист (или человек эпохи постмодернизма), Борис Юхананов попытался совместить в пределах одного представления высокое и низкое. За первое представительствовал сам текст Гете, за второе -- по преимуществу клоун Дмитрий Куклачев с дрессированными кошками. Кошки всем понравились. Особенно сцена, где куклачевская подопечная сыграла пуделя (того самого, в которого обратился Мефистофель, чтобы проникнуть в дом к Фаусту). Несколько раз "снижать" бессмертное произведение пытались люди, забавляя зрителя разнообразными гэгами и вставляя промеж гетевских строчек энергичные русские ругательства. Было скучнее. Собственно драматическое начало, которое попытались внести в спектакль Александра Куликова, исполнявшая роль Гретхен, и фактурный и пластичный Андрей Кузнецов (сначала он играл Фауста, а потом для вящей глубокомысленности они с Олегом Хайбуллиным, игравшим Мефистофеля, поменялись ролями) утонуло в метафизическом тумане и развеселом балагане.

Между тем за исключением нескольких вечно ворчащих и зачем-то требующих от постановок концептуальной стройности критиков народ в основном остался доволен. Самые разные люди -- от Марата Гельмана и Владимира Сорокина до Аллы Гербер и Лии Ахеджаковой -- выходили из зала со светящимися от счастья лицами. Было ясно, что юханановский сеанс черной магии с полным ее разоблачением глубоко их перепахал. Что понятно. Нормальному зрителю нужна в спектакле не стройность и внятность, а витальность и магия имени. Ведь не секрет, что Юхананов, как и подавляющее большинство представителей актуального искусства, гораздо интереснее собственных постановок. Свою жизнь он режиссирует удачнее, чем произведения классиков, и российский театральный ландшафт без этой режиссуры уже немыслим. Неслучайно в театральной среде Юхананова знают все. Даже те, кто не видел ни одного его спектакля и не может вспомнить, как они называются. Если то, что он делает, и шарлатанство, то безусловно талантливое и совершенно безвредное. Во всяком случае в Уголовном кодексе статья за него не предусмотрена.