V Чеховский фестиваль закрылся, как и было обещано, представлением площадного итальянского театра «Студио Фести». Валерио Фести -- это имя продюсера, и если переводить с латыни (valerius -- бодрый, крепкий; festivus -- праздничный), оно приходится ему очень впору.

Театр, которым он руководит вместе с режиссером и драматургом Моникой Маймоне, получил благословение Папы и играл на площади Св. Петра в день открытия отреставрированного собора (2000). Леса снимались с фасада базилики прямо во время спектакля: Иоанн Павел II, говорят, плакал (злые языки добавляют: от аллергии на пиротехнику). Первую часть грандиозного триптиха об ангелах, хранителях мировой гармонии, и о возможности счастья на земле «Студио Фести» привозил в Москву на Театральную олимпиаду-2001. До сих пор все вспоминают канатоходцев в ночном небе, прозрачные шары с дивными акробатами, парящих ангелов и огненных серафимов на Манежной площади. «...Перед тем, что взор увидел мой, / Мысль такова, что мало молвить: «Мало!», как написано у Данте в последней главе «Рая».

Спектакль «Об ангелах и о свете», главной стихией которого был воздух, оказался мощен и прекрасен. Он доказывал, что гордый девиз «Наша цель -- чудо» театром взят по праву. Вторую, огненную часть триптиха -- «Падшего ангела» ждали с нетерпением и призывали грома небесные на головы московских пожарных-перестраховщиков, упрямо добивавшихся отмены представления на Театральной площади.

О том, чтобы перенести его в какое-нибудь пожароустойчивое место, вроде Тушинского аэродрома, не могло идти и речи. Спектакли «Студио Фести» не могут существовать вне городского ландшафта. Огненные повозки должны катить меж домов, слайды бессмысленно показывать на полиэкране, они должны проецироваться на барочные или классицистские фасады (барочные -- лучше, ближе к стилю самого театра). Трудно представить себе, как представления Фести и Маймоне прошли в Японии, где за три дня, по данным «Независимой газеты», их посмотрели 6 млн человек. Поверить в цифру трудно -- разве что телезрители тоже считаются. К Театральной площади подтянулось не так уж много народу -- тысяч, я думаю, пять. Представление прошло посредственно.

Не очень повезло с погодой. Боялись дождя -- а бояться следовало, как оказалось, слишком безоблачного неба. Наши северные ночи -- карикатура синей мглы, стремительно падающей на южный город, бархатной, жаркой. Темнело медленно и неохотно: спектакль задержали на добрых полчаса, а первые слайды на фасаде Большого театра все равно были недостаточно ярки. Различить изображение было можно, радоваться игре красок на картинах, живописующих светлую и торжественную жизнь ангельского сонма (до люциферова мятежа), -- никоим образом.

Совершенно зря Моника Маймоне решила оглашать свой текст -- не столько поясняющий показываемое, сколько призывающий всех обратить взоры к добру, истине и красоте -- на русском языке. Во-первых, зазвучало оно наподобие первомайских призывов: «Слава нерушимому братству» и т.п. Во-вторых, не знаю, насколько велика вина переводчика (подозреваю, что основная часть вины лежит на авторе), но текст временами напоминал гностические мифы в пересказе для детей, а временами -- любовные сцены из книг Барбары Картленд или кто там их пишет, эти женские романы: «Люби меня! Владей мной! Танцуй со мной! Танцуй со мной!» Соединение казенной интонации, ложного глубокомыслия и слюнявости давало незабываемый комический эффект, но вряд ли театр добивался именно этого.

Никаких ангелов, даже падших, в небе над Театральной площадью заметить было нельзя. То ли подвела итальянская система страховки (тройная!), то ли еще что -- ангелов не было. Два человека долго сидели на крыше Академического Молодежного театра, потом взяли в руки факелы и медленно-медленно опустились на тросах, иногда отталкиваясь пятками от фасада. Никаким чудом и даже простой акробатической ловкостью тут не пахло. Может быть, руководители «Студио Фести» решили пощадить нервы москвичей. Среди зрителей попадались отдельные бдительные личности: «Кто здесь распорядитель? Где здесь служба безопасности? Вы видите этих, там, на крыше?» Убедить их, что на крыше сидят актеры, не террористы, не было никакой возможности. С одной стороны, понять тревогу можно и нужно. А с другой -- если вы такие опасливые, нечего вам делать на ночном театральном празднестве.

И наконец, главное: на олимпиаде итальянский театр удивил всех замечательным соединением веселой карнавальной свободы, барочной пышности и благочестия. С благочестием у «Студио Фести», наверное, все по-прежнему в порядке. Гностики могли и примерещиться -- хотя бы потому, что любая ересь, включая гностицизм, есть более или менее грубое упрощение ортодоксии. Поймите правильно: нет ничего более простого, внятного всем и каждому, чем чудо и откровение христианства, но нет ничего более сложного и глубокого, чем христианская мысль. Площадной театр обязан быть простым по способу существования. Он может быть фантастически изобретателен, но умствовать ему не к лицу, а Моника Маймоне слегка попыталась, себе же в ущерб. Во всем же остальном -- в том, что «Падший ангел» в Москве не стал ни вольным праздником, ни великолепным зрелищем, -- она не виновата.

Смотрю на фотографии, сделанные в Италии: какое роскошество, какая радостная, через край бьющая сила. Конечно, фотограф умеет, поджегши два спичечных коробка, изобразить вселенский пожар, но там, где на снимках есть люди, масштаб понятен сам собою. Бравые московские пожарные сумели уделать итальянцев. Где было море огня, они дозволили лужицу, где было зарево -- сполох. Магия зрелища пропала: количество имеет значение и для чудотворства тоже. Артисты «Студио Фести» были на удивление осторожны, смирны, очень боялись перестараться -- какая уж тут свобода.

Во Франции забастовщики так-таки сорвали Авиньонский фестиваль, худшие наши опасения (см. «Время новостей» от 9 июля) подтвердились. Буду очень рад, если министр культуры Жан-Жак Айягон в свою очередь проявит твердость и перестанет искать компромиссы с профсоюзными вожаками; надеюсь, что уже сейчас общественное мнение не на их стороне. Большой привет им от наших пожарных: вот как надо действовать, учитесь, ребята. Мы же ничего не срываем, мы только урезониваем. И вы продемонстрировали бы миру, что все это их так называемое искусство -- штука блеклая, скучная, никому не нужная, а потом уж возопили: и вот ради этого мы должны работать как каторжные? Что касается нас, можете не сомневаться: если в Москву приедет третья часть итальянского триптиха, москвичам предстоит увидеть то еще зрелище. Мы им покажем.

За «урезоненный» спектакль обидно, подводить итоги фестиваля в дурном настроении не хочется. Сделаем это в ближайших номерах.