Когда я привела записывать в первый класс своего семилетнего сына, мы страшно тряслись. Школа была продвинутая, и надо было пройти вступительный тест. Естественно, мы научились читать и считать еще за год до поступления, пытались рисовать перепонки на лягушачьих лапах и сложные геометрические фигуры, поскольку подруги рассказывали, что с их детей спрашивали именно это.

В школьном вестибюле я прочитала обнадеживающее объявление, что на самом деле никаких тестов ребенок проходить не будет, поскольку вступительные испытания запрещены Московским комитетом образования. Вместо этого будет собеседование, цель которого -- выяснить, насколько у ребенка развита память, воображение, умение общаться, готовность воспринимать информацию. Особое внимание, сказано было в листовке, уделяется здоровью ребенка, которому предстоит осилить программу повышенной сложности. Владеть чтением и письмом, получалось, не обязательно.

Отстояв небольшую очередь из нервных родителей и молчаливо-улыбчивых детей, мы оказались в кабинете директора. И тут я вспомнила детскую страшилку про черную-черную улицу, на которой стоял черный-черный дом. Стены директорского кабинета были обтянуты синим-синим сукном. В центре стоял длинный стол для совещаний, покрытый синей-синей скатертью. За ним сидела директор в синем-синем деловом костюме. Нам велели приблизиться к приемной комиссии.

-- Назови свое имя, -- обратились к моему ребенку, выложив на стол из стопки наше заявление о приеме.

-- Саша.

-- Фамилия? -- тем же ровным железным голосом. -- Возраст? Где живешь?

Я уже ждала вопроса об интернированных родственниках, но характер Саши проснулся раньше.

-- Какое сейчас время года? -- осведомилась директриса.

Сын поднял голову и просто спросил:

-- Это что, допрос?

После этого нас отправили на собеседование с психологом.