В администрации президента РФ сегодня принимают большую делегацию из Чечни, которая приехала, чтобы представить свой вариант проекта договора о разграничении полномочий между Чечней и федеральным центром. Новый договор Москвы и Грозного должен окончательно узаконить отношения центра с мятежным субъектом федерации. Что именно будет записано в договоре Путина и Кадырова и чем он отличается от договора Ельцина и Масхадова, корреспонденту газеты «Время новостей» Ивану СУХОВУ рассказал исполняющий полномочия президента Чечни Ахмат-хаджи КАДЫРОВ.

-- Ахмат-хаджи Абдулгамидович, кто готовил тот проект договора о разграничении полномочий, который был неделю назад опубликован в чеченской прессе?

-- Как только президент Российской Федерации заявил о том, что будет разграничение и Чечня получит широкие полномочия в составе России, люди приступили к работе. Я тоже участвовал, смотрел, подсказывал, что нам нужно. А специалисты подготовили текст. Для того чтобы обычные жители Чечни могли участвовать в этом договоре, я попросил прессу опубликовать проект. В понедельник я этот проект положу на стол Волошину. И буду добиваться, чтобы этот проект прошел. Там ни один пункт не противоречит Конституции Российской Федерации.

-- Все сразу стали внимательно присматриваться к проекту и обнаружили там много интересных мест. В частности, что республика намерена сама контролировать всю добычу и реализацию нефти. Как именно это отражено в проекте?

-- Там кроме нефти речь идет и про другие ресурсы. Там написано, что недра, леса и воды -- это богатство Чеченской Республики.

-- Еще один интересный пункт -- об эмиссии. Объем эмиссии наличных денег на территории Чечни Центробанк России по проекту должен согласовывать с чеченским правительством.

-- Я сейчас детально не могу вспомнить каждый пункт. Я знаю, там про банк тоже есть. Но все, что там записано и заложено, ни один пункт не противоречит Конституции Российской Федерации. Самое главное -- это взаимодействие. И президент об этом заявлял -- в составе России Чеченской Республике будет предоставлена широкая автономия. Иначе Чечня будет строиться десятки лет. Если взять один пример: у нас разрушено здание драмтеатра, и составлена смета на его восстановление -- 80 млн рублей. В этом году выделено 8 млн. Посчитайте -- десять лет мы должны восстанавливать его. У нас не то что театра, у нас нет ни одного зала, чтобы собрать 200--300 человек и было место, где сесть и где выступить. Вот если в октябре будут выборы, допустим, и кто-то изберется. В моду вошла инаугурация. Но негде даже провести мероприятие, нет ни одного подходящего здания. Смотрите, необходимость какая, и сколько финансируется.

-- Вы хотите сделать договор так, чтобы Чечня могла сама как-то платить за собственное восстановление?

-- Я хочу сделать так, чтобы мы могли привлечь туда инвестиции. И использовать то, что у нас есть. Схему надо поменять. На днях на госкомиссии по восстановлению Чечни обсуждался вопрос передачи функций госзаказчика правительству Чеченской Республики. Здесь сидят эти госкомиссии, федеральные министры, другие, третьи. Но если пять месяцев назад мы могли говорить, что еще неизвестно, что такое Чечня, в составе или не в составе, то сейчас все определилось. Есть конституция, есть госсовет, есть правительство, есть руководство. Что еще надо? Если мы субъект Российской Федерации, мы должны быть полноценными. И этого я буду добиваться. У нас нет войны, нет чрезвычайного положения, нет чрезвычайной ситуации. Если всего этого нет, зачем тогда нас в чем-то выделять и применять в чем-то другие подходы?

-- Но с чрезвычайной ситуацией все же большой вопрос. В последние несколько месяцев произошла целая череда крупных террористических актов с участием смертников -- такой серии не было с начала войны. Не рано ли сравнивать Чечню с остальными регионами и проводить там «штатные» демократические процедуры?

-- Нет. Террористы-смертники -- это люди, которые обработаны, они действуют не по своей воле. Они не то что зомбированы, они пропитаны всякими психотропными препаратами. После последнего взрыва в Моздоке сделали экспертизу, и в крови женщины были обнаружены эти вещества. Террористов надо ловить и уничтожать. Их не надо лечить: я знаю не понаслышке, что люди, связанные с ваххабизмом, никогда не вернутся к нормальной жизни.

-- А много таких в Чечне?

-- Их много и в России. Их очень много в Поволжье, в Татарстане, во всех регионах. И в Москве их много, и в Питере. А где их нет? Откуда я знаю, сколько их. Никто не знает. Как-то один раз Коков сказал: «У нас в Кабардино-Балкарии их немного, где-то 300 человек». Я говорю: если три -- уже много. Я помню время, когда в Чечено-Ингушетии было только двое ваххабитов. А сейчас -- в любую мечеть зайди. Я могу их узнать по цвету лица. По глазам могу узнать. Пусть даже будут бритые и нормально одетые.

-- Вам не кажется, что эти самоубийства -- все-таки шаг отчаяния?

-- Нет, они под собой ничего не имеют. Теракт в Илисхан-Юрте вообще взял на себя Басаев. Раньше такого не было, чтобы кто-то брал на себя какой-то террористический акт. А сейчас Басаев сказал, что это было направлено против Кадырова. Уже установлено, кто была эта женщина, -- сегодня прокурор мне докладывал. Один ее брат в бегах, другой погиб. Все факты установлены. Другого от этой семьи ожидать было нечего. Но жизнь продолжается, как бы кто ни взрывался. Никто от этого не застрахован. Саудовская Аравия -- такой спокойный уголок, но мы же наблюдали серию терактов в столице, Эр-Рияде.

-- Помогут ли выборы или подписание договора о разграничении полномочий сбить эту волну террора?

-- Не надо думать, что мы эту волну сбиваем только в Чечне. Надо думать, как по всей России избавиться от этого. А мы можем избавиться от этого, только если будут выполняться указания президента Российской Федерации и его позиции, на которых он стоит по Чечне, будут воплощаться в жизнь. Пока для этого делается недостаточно.

-- Вы много критиковали федеральные силовые ведомства за то, как их представители ведут себя в Чечне: очень часто федералы сами настраивают против себя население. С момента принятия конституции прошло уже три месяца. Изменились ли отношения между местными жителями и силовиками?

-- Намного изменились, если сравнивать с прошлым годом и с позапрошлым. Все становится лучше. Когда я был назначен, у нас было не МВД, а УВД, и там был прикомандированный начальник, который выполнял свои задачи постольку поскольку. Сейчас я действительно нашел министра внутренних дел и возлагаю на него большие надежды. Пока милиция не заработает, никакие структуры не будут там нормально работать. Милиция должна взять на себя безопасность людей и с той, и с этой стороны.

-- Пока в Чечне остается армия. Как быть с армией, когда состоятся выборы и Чечня будет признана равноправным субъектом России?

-- Армия, которая останется на постоянной основе, должна будет уйти в казармы. После выборов во всяком случае, если до выборов это не случится. Те, кто должен уехать, должны уехать в свои места дислокации.

-- Вывод избыточных войск произойдет после выборов?

-- Я надеюсь.

-- Когда вы ожидаете указа Путина о назначении выборов президента в Чечне?

-- Я ожидаю в июле.

-- И когда, по-вашему, они могут состояться?

-- Не могу сказать, это решение примет президент. У нас уже и Госсовет вышел с инициативой, чтобы выборы провели в октябре. По конституции это уже возможно -- выборы можно проводить через шесть месяцев после принятия конституции. Я полагал, что выборы надо отложить на более поздние сроки, на 2005 или 2006 год, но теперь я тоже считаю: надо провести выборы. И чем быстрее, тем лучше. Почему лучше -- те, кто хочет себя видеть у власти, хоть немного, на определенный срок, успокоятся, когда кто-то там изберется. Хотелось бы, чтобы был избран человек, который переживал бы и болел за ситуацию в республике и за народ.

-- Вы не считаете, что внутри республики по сравнению с другими кандидатами у вас определенный карт-бланш, поскольку вы постоянно там находитесь и представляете собой действующую администрацию?

-- Не только внутри республики, но и за ее пределами. Сомнений у меня никаких нет, потому я действительно что-то делаю для республики -- не сегодня, в эти три года, а с конца 1996 года. Я воюю против террористов. В 1996 году, когда ни один российский солдат еще не был выведен, в Шатойском районе мы встретились с Яндрабиевым. Он тогда исполнял обязанности президента, Джохар погиб. Вот тогда уже у нас началось противостояние. Он меня начал убеждать, что ваххабизм -- правильное течение, такое же религиозное течение, как и суфийское. С тех пор я воюю. Недавно смотрел кассету, как я в 1998 году встречался с людьми, со стариками, и что я там тогда говорил. Сейчас я смотрю и думаю: я как будто все видел как ясновидец. Я говорил, что будет война, что нам надо сделать вот это, и если мы не сделаем -- будет много горя.

-- Многие люди из тех, с кем вы тогда общались, воевали за независимость. Сейчас вы готовитесь подписать с Москвой федеративный договор. Что вы можете сказать этим людям?

-- Во-первых, никто из предводителей, которые себя считали лидерами, ни одного шага не сделал для независимости нашей республики. Второе: обманутая молодежь, смелая, храбрая, как хотите, мужественная, поверила в то, что они хотят построить независимую республику, и вошла в эти отряды. Вот этих ребят я оттуда вытягиваю. И они идут. Идут, потому что мне верят. Были такие моменты, когда их задерживали, но я добивался решения вопроса. Был со мной один парень, он был генерал бригадный ичкерийский, но с первого дня он был со мной. Мы с ним ездили в Австрию, я ему здесь в МИДе новый паспорт получал заграничный. И как-то его взяли. И все знают, как я его вытащил. Я через президента ходатайствовал, чтобы его назначили начальником РОВД Курчалойского района. Был смелый парень, Абуев Салман. Буквально три недели не прошло с назначения, его убили. Это было в 2000 году. Его убили, и вместе с ним еще шестерых ребят -- их машины расстреляли на блокпосту. Пост каким-то образом был отдан бандитам, в светлое время дня, прямо на выезде из Курчалоя... Я не бросаю людей.

-- Кстати, вы довольны результатами амнистии? Пока они весьма скромные.

-- Ну я и не ждал, что сразу к нам побегут сотни ребят. Единственное, что успокаивает, -- что президент еще раз пошел навстречу, еще раз дал им шанс выйти из леса, как говорится, хотя они не в лесу живут, а в селах и городах. А так -- напрасно кто-то думает, что они сотнями побегут складывать оружие.

-- Все-таки можно ли нынешний проект сравнить с договором Ичкерии и России, подписанным в 1997 году?

-- Никаких сравнений с договором 1997 года нет и быть не может. Тогда подписывался не договор о разграничении, а мирное соглашение: что в дальнейшем мы не будем воевать. И президент Ельцин тогда заявил, что мы поставили точку в 400-летнем противостоянии Чечни и России. На самом деле это не так. Чечню всегда поднимали против России. Ее поднимали имамы извне. У нас не было своего лидера. И наконец-то, наверное, этот народ найдет себе человека, который через 50 лет, чтобы этот народ не втянули в очередную войну, что-то сделает. И уже сделан один шаг -- это конституция. У нас никогда не было в ЧР своей конституции, которая принималась бы вот так, всеобщим голосованием. А мы это сделали, когда Кадыров управлял. Если бы в 1993--1994 годах Дудаев дал бы провести этот референдум, у нас не было бы войны. Или если бы в 1997 году Масхадов дал провести этот референдум, тоже не было бы войны. Но они знали, что люди проголосуют так, как они проголосовали сегодня. Им это не надо было. Они на митинге провозгласили независимость, на митинге провозгласили шариатское правление. И вот так мы пришли к тому, к чему пришли.

-- В договоре написано, что Чечня -- суверенное демократическое государство, хоть и в составе Российской Федерации. Что это все-таки -- широкая автономия или суверенитет?

-- Вы посмотрите конституции других субъектов, там также записано -- суверенное государство в составе Российской Федерации. Я, наоборот, сначала говорил -- как это может быть суверенное государство в составе России?

-- Зачем Чечне договор о разграничении, когда центр сейчас вовсю расторгает такие договоры с другими субъектами?

-- У нас не было разграничения полномочий и вообще всех тех процедур, которые в России проходили с 1991 года. У нас не было ни приватизации, ни «прихватизации» -- ничего у нас не было, и вот это все нам надо теперь пройти.

-- Как вы считаете, когда договор может быть подписан?

-- Я не знаю. Может быть, в сентябре. Может быть, после выборов.

-- Его юридическая сила зависит от того, подпишет его президент или исполняющий полномочия президента Чечни?

-- Нет, конечно. Потому что там подпись президента стоит. Но главное -- какой договор пройдет. Кто там его подпишет, это другой вопрос. Конечно, каждый хотел бы заключить нормальный договор. Но для себя выгоды я здесь не вижу никакой.

-- На какой срок вы планируете заключить договор?

-- На десять лет.