Оказывается, главное, что знает турист из русской провинции о пражской Выставиште -- аналоге нашего ВВЦ, -- здесь есть «поющие фонтаны». Фонтаны, создающие пошлейшее музыкальное шоу для приезжих, здесь действительно бьют прямо за спиной роскошного Дворца промышленности, похожего на огромный вокзал в стиле модерн. Но в эти дни, вплоть до 29 июня, в столетнем дворце происходит шоу гораздо более интересное -- десятая международная выставка сценографии и театральной архитектуры. PQ, Пражская театральная квадриеннале (то есть выставка, происходящая раз в четыре года), -- самая крупная и представительная в мире. Она существует уже почти сорок лет, и всякий заметный театральный художник обязательно бывал на ней, а всякий, числящийся знаменитым, имеет ее награды -- медали или даже главный приз -- «Золотую тригу».

И тем не менее к последнему времени квадриеннале, занимающая большие и престижные городские пространства, стала заметно скисать и превращаться в узкоцеховое мероприятие. По пустынным залам ходили одинокие участники выставки и искусствоведы, наведываясь на лекции и семинары друг друга. Зрителям разглядывать ряды бесконечных эскизов, костюмов и крошечных макетов декораций было совсем неинтересно. Причем в это время многие мировые выставки современного искусства постепенно театрализовались. Повсюду сновали бесстыжие перформансисты, и все привлекало зрителя к участию и игре. Лишь театральные художники, которым сам бог велел играть со зрителем, оставались чопорными занудами.

После прошлого квадриеннале организаторы, наконец, решили, что выставке пора заново завоевывать зрителя. Для этого пригласили театрального художника Томаша Жижку, который и сочинил проект «Сердце PQ». Идея была такая: в центральном зале выставки (по обе стороны от которого отходят крылья дворца, где размещаются экспозиции сценографии и архитектуры) обустроить особое пространство, в котором в течение всей квадриеннале будут в режиме «нон-стоп» происходить перформансы художников и актеров. Каждая из приглашенных со всего мира групп перформансистов представит какое-нибудь из пяти человеческих чувств. Объявили девиз: «Инфаркт конвенциям!». И квадриеннале преобразилась.

Крыло сценографии

Как ни странно, меньше всего это преображение было заметно в конкурсных залах театральных художников. То есть были, конечно, и новые материалы, и мелькающее из каждой дырки видео, и занятные движущиеся инсталляции, но самое забавное и современное происходило не в разделе знаменитостей, а во внеконкурсных экспозициях национальных театральных школ. Вот здесь, у студентов, действительно выставка стала выглядеть не занудно. Здесь все гремело, мигало, двигалось и интриговало, все предлагало зрителю быть любопытным и активным, звало к соучастию. Можно было протискиваться через тесные лабиринты и изменять обстановку павильона, меняя в проекторе слайды по вкусу. Можно было выдвигать ящики в экспозиции, похожей на огромный стол, и находить в них то мусор, то что-нибудь интересное. Поставленные друг на друга облупленные холодильники урчали и булькали, когда их открывали и демонстрировали надпись: «наполни меня», а ярко-зеленые вентиляторы были расставлены по полу, как клевер. Американские студенты устроили выставку в составленных горой старых чемоданах, внутри которых были наклеены картинки и выдвигались ящички. А финские построили свой павильон в виде дачного дощатого сортира, где на подиумах-сиденьях дырки для приличия прикрыты крышками. Как откроешь -- там светящиеся слайды, меняющиеся виды.

Россию в конкурсе сценографов в этом году представлял только Борис Мессерер, что казалось странноватым. На стенах были развешаны эскизы к «Коньку-Горбунку» в Большом театре: яркие лоскуты, терема и церкви. Хорошо еще без матрешек. Небольшое оживление в дремучий российский угол вносила инсталляция к «Москве--Петушкам» в виде мельницы, с крыльями из счетов -- они вращались и гремели костяшками. Удивляться, почему именно шестидесятник Мессерер был представителем России, не приходится: у нас кто нашел деньги на экспозицию, тот и поехал. Удивляло только то, что этот проект получил специальную серебряную медаль квадриеннале с туманной формулировкой «За многообразие ретроспективной выставки Бориса Мессерера». Специалисты, которых я попросила прокомментировать загадочное решение жюри, сами не могли сказать ничего вразумительного. Предполагали: может, дали за то, что все эскизы у Мессерера, как в былые времена, нарисованы руками, а не на компьютере? Так теперь почти никто не делает, и, возможно, это считается шиком.

Архитектурное крыло

Новых театров в мире строится немного, а на квадриеннале оцениваются только реализованные проекты. Но посмотреть и здесь было на что, например, египетский театр в виде пирамиды, и театр на море, словно лодка, выдвинутый углом в воду. Шведы показали открытый театр в известковом каньоне, естественно расположившемся амфитеатром. Главный приз получил итальянец Ренцо Пьяно за грандиозный Парк музыки в Риме, где три рядом стоящих здания напоминали огромные вздутые устричные раковины.

От России в этом году были выставлены целых два проекта: помпезный Дом музыки на Красных холмах и новое здание театра Анатолия Васильева «Школа драматического искусства». В экспозиции были только фотографии, и интерьеры Театра на Сретенке выглядели на них очень элегантно, не создавая того ощущения евроремонта, которое они вызывают «в натуре». В результате проект А. Васильева, С. Гусарева, И. Попова и Б. Тхора получил почетный диплом, что выглядело вполне справедливым, несмотря на то что были постройки и более эффектные.

Но больше всего в архитектурном крыле поражала воображение постоянно крутившаяся видеосъемка наводнения: в одном из пражских театров надувная лодка плыла по залу, мимо балконов, под дном просматривались кресла, лодка вплывала на сцену, и сидящий в ней человек пригибался под софитами. Всех просили помочь.

Сердце PQ

Новозеландский архитектор Дорита Хана заставила «Сердце» многоэтажными «башнями», похожими на строительные леса, и разновысотными дощатыми «ландшафтами» с лестницами и горками. В башнях поселились «чувства». Для того чтобы представления в «Сердце» происходили непрерывно, каждая группа должна была раз в час показать пятнадцатиминутный перформанс -- так называемый «фокус», а все остальное время тоже не отдыхать, а активно жить в своей башне «художественной жизнью». Кроме того, каждая из них дважды за две недели квадриеннале показывала большое вечернее представление. Таким образом, получалось, что в нескольких местах зала постоянно что-то происходило. В каждом углу «Сердца» что-то работало: барабанило, шуршало, звенело и двигалось. Среди публики оказалось очень много молодежи, все веселились и, иногда, услышав музыку, начинали танцевать на подиумах. Придя с утра на выставку, зрители могли до самого вечера не уходить, там же ели, общались и рассаживались на разбросанных повсюду цветных подушках. «Сердце квадриеннале» превратилось в фестивальный город, как это было у нас в саду «Эрмитаж» во время олимпиадных карнавалов.

В «Башне запаха» южноафриканская группа «Обезьянья свадьба» развесила повсюду шкуры, шоколадные актеры намазывали себя красками, бегали в юбочках диких племен, били в барабаны, все время предлагали что-то понюхать и выкрикивали социальные тексты про Черный континент. Кроме юаровцев за обоняние отвечала новозеландская «Стена памяти» (говорили, что запах -- переносчик памяти и метафора мимолетности жизни тела). Здесь курили благовония и за полиэтиленовыми занавесями, размывающими фигуры, давали представления танцовщики-маори. В «Слепой башне», отвечавшей за зрение, экспериментировали со светом и видео высокотехнологичные канадцы. В «Башне слуха» японцы устроили целую лабораторию, где зритель, подсоединив специальные трубки к наушникам, мог оказаться в звуковом пространстве любой части «Сердца». Рядом с лабораторией девушка на маленьком ткацком станке плела ткань из магнитофонной пленки. К палочке, которой она продергивает нить, была прикреплена аудиокассета. Рассказывала, что ее приятель сделал из звукоснимателя такой карандаш: если им провести по ткани -- она зазвучит. Получается, что можно сшить платье, которое само будет музыкой.

«Слуховиков» оказывается много: по «Сердцу» постоянно разгуливают зрители в рюкзаках-компьютерах за спиной и огромных наушниках, проходя через микрофоны и компьютер, преображенные звуки квадриеннале превращаются для них в сложную музыкальную звуковую среду. Этот проект называется «Слуховое путешествие». За слух же отвечает и исполняющий вместе с чешскими учениками то в одном, то в другом углу зала замедленный танец буто японец Рюзо Фукухара. Он говорит, что тело -- ухо мира. В «Башне осязания» живут танцовщицы, занимающиеся контактной импровизацией, а еще они бродят по «Сердцу» и всем желающим делают массаж.

За вкус, как и следовало ожидать, отвечают наши. В башне, которая называется «Алхимический бар», вместе со своими чешскими учениками, набранными в предварительных мастер-классах, работает питерская группа Ахе (та самая, которая получила недавно «Золотую маску» за «Новацию»). Кроме них есть «Бродячий вкус» -- это казахская команда «Кызыл трактор» (то есть «Красный трактор»). Казахи, разодетые в живописные халаты и колпаки с колокольчиками, ходят, связанные веревкой, как брейгелевские слепые, по лестницам и подиумам «Сердца» и с грохотом лупят друг друга по привязанным к спинам коробкам-барабанам. На расспросы по поводу вкуса отвечают, что на большом представлении собираются плов варить. Забавно, что такие якобы аутентичные, «корневые» перформансисты-казахи, разложившие на полу PQ свои ковры и бычьи шкуры, начинали 13 лет назад как группа художников под названием «Трансавангардная структурная школа», работая с авангардным наследством ХХ века.

Но центр «Сердца», а по большому счету и всей квадриеннале, стягивающий к себе на каждый перформанс самое большое количество зрителей, -- это «Башня вкуса», в которой хозяйничает «Инженерный театр Ахе», художники Максим Исаев и Павел Семченко, расселившие по этажам своей безумной кухни студентов всех национальностей.

Алхимический бар

На первом этаже башни -- самая настоящая кухня, с раковиной, плитой, холодильником и красиво висящими под потолком травами и пакетиками со специями. Здесь постоянно озабоченно трудятся какие-то люди, одетые в причудливые и старомодные костюмы, купленные на барахолке, здесь все скворчит, булькает и дымится. «Самое трудное -- застроить все это пространство людьми и предметами», -- говорит Максим, окидывая высоченные леса «Башни вкуса» взглядом художника.

Огромная колонна с полками до самого четвертого этажа башни заставлена уморительными и очень красивыми инсталляциями на тему еды и вообще домоводства. На старые доски набиты пожелтевшие деревянные ложки, ржавые ножи, вилки, пассатижи. Тут же гвоздиком прибита уже несъедобная сморщенная сосиска или красное яблочко. Рядом выставлены красивыми рядами сандвичи например с электроштепселем, или с цветочной клумбой, или с водой (батон изнутри выложен полиэтиленом). Оказывается, самое трудное было найти в Праге все это старье, особенно старые доски. За ржавыми инструментами пришлось ездить к какой-то знаменитой старухе, у которой даже Шванкмайер для своих фильмов «отоваривается». В изумительно красивых банках с соленьями между яркими помидорами и морковью плавают исписанные страницы. В струбцине зажата книга с надписью: «Чехов». Планировалось, что по ходу «жизнедеятельности» кухни постепенно все полки доверху будут плотно заставлены ее продуктами -- разнообразными художественными «консервами».

В Москве тоже есть художница, Мария Чуйкова, умеющая устроить из домашней работы и приготовления еды целое представление. Но то, что в столице остается на территории изобразительного искусства, в Питере превращается в театр. Причем у Ахе процесс приготовления еды становится все безумнее: вот молодой человек раскатывает тесто, а девушка в беретке кладет на него голову и «пирожок» защипывается. Вот руку в перчатке, обвалянную в яйце, резаном луке и сухарях, на глазах у всех жарят на скворчащей сковороде до хрустящей корочки. И все это под весьма прихотливую музыку.

Надо сказать, Ахе -- единственная команда на «Сердце», у которой перформансы никогда не повторяются, каждый раз Максим и Паша выдумывают что-то новое, и поэтому ходить смотреть на них можно день за днем. Вот, например, после многолюдных композиций на башне простецкий и убойный номер на подиуме -- «Русские неподвижники».

«Во всех театральных городах, -- рассказывает Максим, -- я видел много «неподвижников». Стоят себе на улице как-нибудь необычно разодетые и раскрашенные и не двигаются. Денежку им кинут -- поклонятся или сделают какой-то жест. Я думаю: а что такое русский неподвижник? Он должен стоять со стаканом и бутылкой водки и с каждой кинутой монетой наливать себе и выпивать. Во время весеннего мастер-класса в Праге, разбирая со студентами задание на образ, я решил дать им такой урок. Разоделся ярко и вышел на главную торговую площадь. Ну, не с водкой, а с бутылкой вина. Страшно было -- ужас. Я же не уличный артист, никогда так не работал. Стою -- глазами показываю -- сыпьте, мол, деньги, студенты мои поодаль от смеха давятся, а люди кидают. А ведь чем больше пьешь, тем труднее неподвижно стоять. Вот так допил до конца, взял деньги и ушел. До сих пор в центре Праги встречаю людей, которые это видели, -- подходят и восхищаются».

Так Максим и Паша вышли на подиум «Сердца». На Максиме цилиндр, желтый пиджак, кожаный жилет, малиновая юбка и малиновые же драные брюки. На Паше -- ярко-синий пиджак, алые бархатные брюки, шляпа. Стоят такие нарядные, перед каждым на алой подушечке миска для денег. Строят глаза: кидайте. Настоящие клоуны. Восторг общий -- все кидают монеты без остановки, то одному, то другому. И вдруг, когда они уже почти допили свои бутылки, подошел какой-то коварный участник «Сердца» и, желая подкосить конкурентов, поставил рядом с каждым еще по бутылке красного. Пришлось пить по второй, буквально до слез из глаз, что уже, конечно, выглядело подвигом.

Надо сказать, что номер «русские неподвижники», конечно, «убил» все перформансы, происходящие одновременно с ними. Все собрались вокруг двух «ахейцев». Как и на других западных выставках современного искусства, знаменитая «русская витальность», за которую так ценят за границей отечественных акционистов, и здесь взяла свое.

Большой, сложносочиненный вечерний спектакль «ахейцев», названный по имени портвейна Tawny, конечно, имел успех еще больший. Это был «сумасшедший ужин», где в невероятном темпе, носясь вверх и вниз по этажам, Максим и Паша готовили еду самыми дикими и возмутительными способами. С третьего этажа тертая морковка летела в тазик на полу. Доска, подвешенная на блоках, с привязанным к ней куском мяса, билась о колоду -- так подготавливался стейк. А потом на веревке он, уже отбитый, отправлялся на четвертый этаж, где шипела сковородка и, готовый, транспортировался вниз, на стол. На огромный кусок льда с верхотуры падал старый ящик, с торчащими вниз гвоздями -- так делался колотый лед. Зрители по команде дергали за веревки, и у висящей высоко коробки отваливалось дно -- оттуда сыпались яблоки. С помощью всех этих доморощенных приспособлений -- веревочек, гвоздиков, блоков, камней -- совершался невероятный аттракцион: с бешеной скоростью хлопали доски, наподдавали бутылкам, те летели одна за другой через всю кухню прямо в руки студентке, стеклянным бутылкам стремительно отрезали горлышки и доставали оттуда яйца. Те уже шли на праздничный стол. Горящий шар, который Паша раскручивал над головой, оказывался бутылкой Tawny. И под музыку, похожую на рождественский гимн, все артисты выпивали. Стол был уже накрыт.

Я потом спрашивала изумленно: «А как вы яйцо-то в бутылку засовываете, это же не складной кораблик?». Паша привычно объяснял: «Ты в школе физику проходила? Ну, смотри, если яйцо положить в уксус, его скорлупа станет мягкой, тогда нужно...». Нет, все равно не понимаю -- пусть это считается чудом.

Ночью, когда люди выходили из Дворца промышленности после представления в «Сердце», они видели, как под торжественную музыку ритмично бьют разноцветно подсвеченные «поющие фонтаны». На островках между ними танцевали какой-то пышный сказочный сюжет многочисленные разодетые артисты и взрывались фейерверки. В темном амфитеатре не было ни души. Зрелище, даже после безумств Ахе, казалось совершенно сюрреалистическим. Наверное, шла репетиция.