Три московские сочинительницы contemporary dance, выпустившие премьеры в первую летнюю неделю, будто сговорившись, поставили спектакли о снах. Вряд ли стоит толковать о капитуляции современного танца вообще (сон -- это традиционный балетный ход и оправдание всем чудесам и несуразностям; contemporary dance всегда «внеземные» мотивы презирал), но занятна тенденция. Эскапизм у современщиков -- это что-то новенькое.

Наталья Фиксель предлагает бежать в детство, в английские сказки (потому и название Childroom). Четыре девчонки лет десяти в полутемной комнате, где можно представить себя кем угодно и что угодно вообразить. (Одна из них -- другой: «Я тебя узнала, Алиса».) Огромный диван, со спинки которого можно медленно-медленно сползать вниз головой, потряхивая поднятыми вверх ногами. Раздающийся неподалеку родительский храп, что вдруг кажется ожидающим дыханием хищного зверя; платяной шкаф -- дверь для путешествий. Сочиненные Фиксель комбинации достаточно просты -- но при этом очевидно, что она старалась сделать две вещи одновременно: создать «настроенческий» спектакль, где проход вышедшей из шкафа темной дамы по узкому лучу значит больше, чем танцы, и вместе с тем провести учениц хотя бы по букварю contemporary dance.

Цель побега Елены Конновой -- чуть ближе: года не детские, но студенческие (и зал ДК МАИ, приютивший бездомные дарования, реагировал особенно нежно). «Он придет, когда пойдет снег» -- это солнечная история дружества-товарищества (отполированная сном до стирания всех обид, неудобств, сомнений студенческого времени). Одна танцовщица -- «свой парень», другая -- «роковая женщина». Мужчины то в шутку борются за поцелуй первой, то таскают на вытянутых руках вторую. Конновой также не особенно интересно экспериментирование с движением как таковым -- интереснее «картинка». Например, девицу -- «своего парня» «роковая женщина» заворачивает в белую бумагу. Та с трудом освобождается и -- полузавернутая еще -- дефилирует по сцене, по-царски поправляя волочащийся бумажный хвост. Сама себе и море, и корабль, рассекающий волну, и пенный шлейф. При этом мотивы борьбы-соперничества убраны, все происходящее -- просто игра.

Отданный непростым снам спектакль Натальи Широковой «Гедоники и эротики» отсылает к фейхтвангеровскому роману, где доктор Пераль объяснял Гойе разницу между первыми и вторыми: «Гедоник стремится к высшему блаженству для себя одного, а эротик хочет не только испытывать, но и дарить». Артисты Широковой испытывали, судя по всему, на сцене радость вечеринки где-нибудь в стране с более мягким законодательством: более часа они прыгали в спортивных трусах на ядовито-зеленых подушках, блаженно-неупорядоченно передвигались, переодевались в груши (это если сесть на корточки, а сверху напялить что-то поролоновое и так ходить) и катали по полу тыкву. Танцев не было -- было движение отдыхающей толпы. Когда молодые люди вышли в костюмах кроликов, я испугалась, что они из гедоников все-таки сейчас превратятся в эротиков прямо на сцене. Но спектакль спешно закончился -- или продолжал идти уже за занавесом. Зрители ему все равно не требовались.