В конце 90-х годов cамой популярной темой театральных разговоров был т.н. «конец века режиссуры». От того времени остался прекрасный сборник бесед «Режиссерский театр от «Б» до «Ю». Разговоры под занавес века, выпуск 1» (М., 1999). Младшими из собеседников были россияне Сергей Женовач, (р. 1957) и Анатолий Праудин (р. 1961), англичанка Кети Митчел (р. 1964), литовец Оскарас Коршуновас (р. 1969); старшими -- Юрий Любимов, Джорджо Стрелер и Питер Брук. Никаких общих итогов эти беседы подвести не могли, но частный вывод стоило сделать. В российском театре на глазах сдвигалась возрастная планка. Дебютанты 2-й половины 80-х более не могли и не желали числиться по ведомству «молодой режиссуры».

Можно лишь радоваться, что «молодыми» уже не считают себя ни Григорий Козлов, ни Юрий Бутусов, ни Елена Невежина -- те, кто заявил о себе в 90-е. Зрелость или, на худой конец, мастеровитость, ее эрзац, приходят сейчас рано, и ко многим сразу. А это означает, во-первых, что «конец века режиссуры» опять откладывается. Во-вторых же -- что критикам вновь надобно ходить на дипломные спектакли.

Константин Богомолов, выпускник РАТИ (Мастерская А. Гончарова), поставил на Малой сцене Театра им. Гоголя пьесу «Что тот солдат, что этот», театральное сочинение двадцативосьмилетнего Брехта, написанное за два года до великой «Трехгрошовой оперы». Пьесу можно назвать пацифистской, но правильнее было бы -- «антиармейской». Из названия явствует, что сюжет Брехта -- история о том, как солдатчина обезличивает человека: это так, но это далеко не все. Брехт показывает, как армейская служба (особенно если служить приходится в горячих точках) извращает все человеческие свойства. Он с неумолимой логикой объясняет: людей сообразительных армия делает проходимцами, людей простодушных -- монстрами. Третьего не дано.

Молодой без кавычек режиссер Богомолов отсек ответвления брехтовской фабулы, но осмелился кое-что присочинить к центральной линии действия. В пьесе Брехта есть некий сержант по прозвищу Кровавый Пятерик, двуногое воплощение военизированной системы ценностей: истинный армеец, беспощадный к врагам, а за их отсутствием -- к подчиненным и т.д. Связи, порочащие его, Пятерик, однако, имел, и был в них замечен.

Неудержимые сексуальные влечения мешают быть образцовым солдатом -- и брехтовский Ферчайлд по наущению колоритной вдовы Бегбик (прототип мамаши Кураж) себя, недолго думая, оскопляет. Трагикомическую сцену, написанную Брехтом, режиссер превратил в фарсовую. Кровавый Пятерик, который в исполнении Андрея Алексеева выглядит не то самураем, не то младшим божеством из свиты Шивы, поворачивается к публике спиной, долго пилит свои гениталии (звук в динамиках: железо скребет по железу, а потом -- бах! -- словно гиря на пол упала) и начинает вдруг говорить патетические слова карикатурно писклявым голосом. Сострадать этому идиоту невозможно, и Богомолов со спокойной совестью, не без злорадства даже, его убивает: заставляет удавиться на собственной портупее. Текст, сопровождающий сцену самоубийства, написан отнюдь не Брехтом, хотя стилизован отменно.

Режиссерские купюры и тем более отсебятины критикой никогда не приветствовались. Богомоловский домысел, однако, внутреннего протеста не вызывает: и потому, что в нем чувствуется личное отношение режиссера к перспективе стать новобранцем, и потому, что Константину Богомолову совершенно чужда мания беззастенчивого самовыражения -- болезнь, которая раньше косила молодых режиссеров не хуже гриппа. То, как работает Богомолов с текстом, со сценографом Петром Шмелевым и в особенности с актерами, убеждает: перед нами человек если и не зрелый, то во всяком случае хорошо воспитанный. Самые резкие жесты режиссера вполне осмысленны, самые вольные шутки учтивы и забавны. Чего стоит, к примеру, квазизонг героя пьесы, Гэли Гэя (Александр Бордуков), обманом завербованного в солдаты. Бордуков исполняет «Тирольскую песню» Эдди Рознера, в каждой строке заменяя эпитет «тирольский» на «ирландский». Оно и смешно, и очень выигрышно для умного артиста, и корректно по отношению к Брехту (вот уж у кого нацпринадлежность героев сугубо условна!), а вдобавок -- вовсе не бездумно. Выбор имеет значение хотя бы для тех, кто помнит судьбу Рознера, «джазмена из ГУЛАГа». Главное же, конечно, то, что Богомолов дал артистам Театра им. Гоголя -- всем, не одному только Бордукову -- всласть разыграться. Они работают на редкость азартно и заразительно: честь режиссеру, который с младых ногтей умеет налаживать отношения с труппой.

А пересказывать, что именно произошло с грузчиком Гэли Гэем, я не буду. Еще чего: в театре, имеющем репутацию сугубо невезучего, появился спектакль, который смотреть так же интересно, как читать хороший детектив, -- зачем же портить удовольствие потенциальным зрителям.