Ромм не похож на других советских режиссеров-классиков. В нем нет пафоса Эйзенштейна, холодного расчета Пудовкина, смелости Вертова. Он не был автором манифестов, теоретиком, хотя под конец своей карьеры и стал самым талантливым и удачливым из отечественных кинопедагогов, выучившим Шукшина и Тарковского. Его главные достоинства -- интуиция и владение жанром. Даже выполняя идеологический заказ, он снимал только то, что ему было интересно, что он сам любил и чувствовал. Оба его «Ленина» («в октябре» и «в 1918 году»), обеспечившие Ромму неприкосновенность в худшие годы советской власти, в сущности, представляют собой добротный жанровый кинематограф -- с переодеваниями, авантюрной интригой и умело созданным саспенсом.

Он начал поздно: его первый фильм датирован 1934 годом. Для дебюта Ромм выбрал новеллу Мопассана «Пышка». С безоглядной решимостью новичка он взялся за очень сложную задачу -- воссоздать на экране Францию XIX века -- и справился с ней. Поклонник фильма Ромен Роллан похвалил Ромма за знание французской жизни. «Мало кто знает, что город Руан знаменит своими утками, а вы так проницательно использовали их в своей картине», -- восторгался писатель. Утки забрели в кадр из подсобного хозяйства «Мосфильма», а Ромм, разумеется, и понятия не имел о сельском хозяйстве Руана, но комплимент ему понравился. С тех пор он стремился даже в мелочах воспроизводить образ такой далекой, такой непривычной и такой притягательной Европы -- действие многих его фильмов происходит за границей. Кино стало для него территорией свободы, глотком свежего воздуха, способом ощутить свою сопричастность единой европейской культуре. Пусть даже его Европа создавалась в павильонах советских киностудий.

По свидетельству Майи Туровской, киноведа и соавтора Ромма по «Обыкновенному фашизму», его лучшая картина «Мечта» воспринималась «почти как иностранный фильм». Сам Ромм считал «Мечту» правдивым документом из жизни угнетенных обитателей Западной Украины, освобожденных в 1939 году победоносными советскими войсками (впрочем, его жена, актриса Елена Кузьмина, во время съемок во Львове успела воспользоваться выгодами не до конца искорененного капитализма, закупив -- без очереди! -- диковинное кружевное белье). Но сейчас, шестьдесят лет спустя, очевидно, что «Мечта» -- это фильм, глубоко укорененный в традициях европейской и общемировой культуры того времени. Узкие улочки, застроенные покосившимися домами, напоминают искривленный город «Кабинета доктора Калигари» Роберта Вине. Жесткие контрасты освещения также отсылают к эстетике немецкого экспрессионизма, а сюжет и повествовательная манера удивительно напоминают классический «Тупик» Уильяма Уайлера. «Мечта» имеет мало общего с социалистическим реализмом. Это фильм-видение, фильм-сон -- о счастливой жизни, о мечтах, которые сбываются.

«Мечта» интересна еще и тем, что это едва ли не единственный фильм, в котором с ошеломляющей выразительностью проявилось актерское дарование Фаины Георгиевны Раневской -- великой невостребованной актрисы советского экрана. Сценарист Евгений Габрилович постарался на славу: едкие реплики мадам Скороход, владелицы пансиона «Мечта», как нельзя более уместно звучат в устах Раневской -- словно в подтверждение легенд о ее остроумии. Но Раневская умела не только шутить: посмотрев «Мечту», президент США Франклин Делано Рузвельт назвал ее «великой трагической актрисой». Именно профессиональная интуиция Ромма заставила его обратить внимание на Раневскую еще при отборе актеров для «Пышки».

Картина о французском Сопротивлении «Убийство на улице Данте», также снятая по сценарию Габриловича, спровоцировала перелом в жизни и карьере Ромма. Сейчас над этой наивной, насквозь постановочной лентой можно только добродушно подшучивать вслед за героиней «Покровских ворот» -- «Наши пытаются играть во французскую жизнь». Но в 1956 году она вызвала у друзей и коллег Ромма (в том числе и тех, кто только что вернулся из лагерей и усвоил там новые стандарты «жизненной правды») бурю негодования: картину обвинили в лицемерии, фальши и бегстве от действительности, и, надо сказать, не совсем беспочвенно. Ромм надолго задумался, а через пять лет снял «Девять дней одного года», сделавших его лидером оттепельного кинематографа. Еще через четыре года на экраны вышел «Обыкновенный фашизм», который вслед за французской «новой волной» открыл жанр остросоциального фильма-анализа, документа, диагноза.

Но и в «Убийстве на улице Данте» есть по крайней мере один кадр, достойный внимания. Это единственный кадр, снятый в Париже. Конечно, ни в какой Париж съемочная группа не ездила -- просто подобрали подходящий кусок из хроники. Героиня Евгении Козыревой выглядывает в окно и видит самое начало Елисейских полей, площадь Согласия. Для Ромма это окно в Европу -- в самом буквальном, не метафорическом смысле.

За границу его выпустили только в 60-е -- сначала на озвучание «Обыкновенного фашизма», потом -- на ретроспективу, организованную Парижской синематекой. Сохранились хроникальные кадры: Ромм гуляет по парижским улочкам, рассматривает витрины... Самое удивительное, что он совершенно не отличается от парижской толпы: плащик, беретик, роговые очки, внешность -- что-то среднее между отставным бухгалтером и европейски образованным интеллектуалом. Только вид немного грустный. Может быть, оттого, что эта поездка произошла слишком поздно.