Сколько можно! Нельзя лениться ТАК МНОГО! Ты целый год не можешь разобраться у себя в комнате! По всему полу инструменты и опилки. Это дико! Надо заниматься делом. Как ты одеваешься? Нельзя с дурацким цветастым индейским амулетом, из которого во все стороны торчат перья сойки, ездить в банк. Нельзя носить в конторе колониальную панаму советского солдата! Что подумают клиенты? И перестань все время жевать жвачку!

Это я себе. А дочери моей 13.

Захожу в комнату после выяснения отношений. На полу разложены кнопки. Колючками вверх. Что-то знакомое... Однажды с братом мы забаррикадировались после бурной сцены с родителями. У нас был самодельный пистолет. И мы по-простому сказали, что если кто попробует открыть дверь... За четверть века нравы смягчились. Гуманизм, плоды просвещения. Девятимиллиметровый пистолет и кнопки... Да! Но все-таки девочка, а если бы сын? Но это еще как знать. В пять лет Анька распевала песню собственного сочинения:

«Я девочка-циркачка,

Убиваю всех.

Хоп-хоп-хоп-хоп!!!!» -- и на руках у нее были мозоли, как у молотобойца (от турника на спортивном комплексе).

Теперь, разумеется, все еще хуже. Ужас.

Не то что бы хотелось, чтобы наши девочки ходили в лавандовых башмачках, были нежны, но скромны. А наши мальчики мужественны, но корректны... Но все-таки душевной тонкости хочется, возвышенности чувств. Бывают же люди... Вот идет: горят глаза, как угли в ночи, и смугла кожа на худых скулах, жесты резки и выразительны. Идет и беседует с невидимым собеседником своим, идет неведомым путем по городу, погруженному в мещанские мысли и заботы. Кто это? Известный поэт NN? Непризнанный гений, художник и оригинал? Ничуть не бывало. Это сумасшедший вонючий бомж, каких тысячи и тысячи. Подонок, алкоголик и мразь. А это кто еще? Наводит ствол, прицеливается, дыхание задерживает, плавно нажимает на спусковой крючок и -- о, радость! -- попал! Не иначе наемный убийца. Избави Бог! -- либо Оленин с Тучковым Четвертым стреляют по хорошо одетым симпатичным французам, либо сам Александр Сергеевич желает смерти уже вполне конкретному симпатичному и т.д. И за спиной у них «тысячелетнее дворянство», библиотеки прочитанных книг, лицеи, геттингены и «курсы артиллерийских наук во Франции».

С тонкостью как-то не получается. Не получаются деликатесы духовности: зефиры любви и эклеры поэзии. Только бородинский хлеб.

Так чего мы, собственно, ждем от наших взрослеющих детей, с которыми теряем связь? И чем можем мы им помочь? В чем смысл?

Вот Стругацкие намекали, что смысл в борьбе с законом неубывания энтропии вселенной. Остальные говорят проще: идет война с силами мирового зла. На этой войне нельзя пасть, можно только сдаться или побежать назад, самому превратившись в наступающую тьму. И наши дети вступают в эту борьбу... Не дадим себе ни на минуту усомниться в том, на чьей они стороне. Не дадим демонам сомнения испоганить наше родство. Мы не можем сражаться за них, но мы можем сражаться рядом и вместе. Пусть знают, что не только они умеют кусаться, что не только они читают «Рамакришну» Роллана в перерывах между «Рамштайном» и «Нирваной». Пусть знают, что «переходный возраст» не заканчивается никогда.

«Полковнику потребовалось прожить семьдесят пять лет -- ровно семьдесят пять лет, минута в минуту, -- чтобы дожить до этого мгновения. И он почувствовал себя непобедимым...»

Год назад я бросил курить.