До "реальной" годовщины восстания на Сенатской площади еще двенадцать дней, но о смене календаря лучше забыть: слишком мощный символический заряд несет словосочетание "четырнадцатое декабря". Про этот день что-то знают, кажется, все.

В "Опавших листьях" Розанов ворчал: "И пишут, и пишут историю этой буффонады. И мемуары, и всякие павлиньи перья. И Некрасов с "русскими женщинами". И Толстой -- добавим мы -- с его "декабристскими" замыслами и эпилогом "Войны и мира". И вся традиция русского свободомыслия от Герцена и Огарева до Мережковского и Гиппиус. Так было долго, но не всегда.

Летом 1826 года Тютчев писал: О жертвы мысли безрассудной,/ Вы уповали, может быть,/ Что станет вашей крови скудной,/ Чтоб вечный полюс растопить!/ Едва, дымясь, она сверкнула/ На вековой громаде льдов,/ Зима железная дохнула -- / И не осталось и следов. Знакомец и свойственник многих заговорщиков, свидетель роковых событий (14 декабря поэт был в Петербурге), профессиональный политик и чуткий исторический мыслитель, Тютчев убежден: «события» не было, всевластье русской "зимы" неколебимо.

Что-то сходное слышится в легендарных репликах самих бунтовщиков. "Мы дышим свободой" -- сейчас и только сейчас. Экзальтация предполагает поражение. Опытный военный, "диктатор" князь Сергей Трубецкой уже поутру понимал: план провалился, войск не хватает, должно остановиться -- перевесило слово "дерзай!" Кстати, в "измене" Трубецкого упрекали позднейшие историки и поэты, славившие жертвенный выбор (знаменитое "Можешь выйти на площадь?" Галича), а не его "однодельцы", позднее с удовольствием вспоминавшие декабрьский денек и слова "Ах, как славно мы умрем!"

Они видели впереди смерть и славу. По относительно достоверным сведениям, 14 декабря погиб 1271 человек. Большинство пришлось даже не на "восставших" солдат и матросов, но на "чернь" -- 903 человека (кроме того, "малолетних" -- 19; "женска пола" -- 9). Никто из членов Тайного общества с жизнью в тот день не расстался. (Рылеев и Каховский будут повешены; прежде в Петропавловской крепости покончит с собой обезумевший полковник Булатов, вовлеченный в заговор поздно и случайно, уклонившийся 14 декабря от командования восставшими.) "Гражданская смерть" отменяла надежду на славу. Власть строила свою версию.

15 декабря газеты сообщили: "Происшествия вчерашнего дня, без сомнения, горестны для всех Русских и должны были оставить скорбные чувства в душе Государя Императора. Но всяк, кто был свидетелем поступков нашего Монарха в сей памятный день, Его великодушного мужества, разительного, ничем не изменяемого хладнокровия, коему с восторгом дивятся все войска и все вожди их;

До "реальной" годовщины восстания на Сенатской площади еще двенадцать дней, но о смене календаря лучше забыть: слишком мощный символический заряд несет словосочетание "четырнадцатое декабря". Про этот день что-то знают, кажется, все.

В "Опавших листьях" Розанов ворчал: "И пишут, и пишут историю этой буффонады. И мемуары, и всякие павлиньи перья. И Некрасов с "русскими женщинами". И Толстой -- добавим мы -- с его "декабристскими" замыслами и эпилогом "Войны и мира". И вся традиция русского свободомыслия от Герцена и Огарева до Мережковского и Гиппиус. Так было долго, но не всегда.

Летом 1826 года Тютчев писал: О жертвы мысли безрассудной,/ Вы уповали, может быть,/ Что станет вашей крови скудной,/ Чтоб вечный полюс растопить!/ Едва, дымясь, она сверкнула/ На вековой громаде льдов,/ Зима железная дохнула -- / И не осталось и следов. Знакомец и свойственник многих заговорщиков, свидетель роковых событий (14 декабря поэт был в Петербурге), профессиональный политик и чуткий исторический мыслитель, Тютчев убежден: «события» не было, всевластье русской "зимы" неколебимо.

Что-то сходное слышится в легендарных репликах самих бунтовщиков. "Мы дышим свободой" -- сейчас и только сейчас. Экзальтация предполагает поражение. Опытный военный, "диктатор" князь Сергей Трубецкой уже поутру понимал: план провалился, войск не хватает, должно остановиться -- перевесило слово "дерзай!" Кстати, в "измене" Трубецкого упрекали позднейшие историки и поэты, славившие жертвенный выбор (знаменитое "Можешь выйти на площадь?" Галича), а не его "однодельцы", позднее с удовольствием вспоминавшие декабрьский денек и слова "Ах, как славно мы умрем!"

Они видели впереди смерть и славу. По относительно достоверным сведениям, 14 декабря погиб 1271 человек. Большинство пришлось даже не на "восставших" солдат и матросов, но на "чернь" -- 903 человека (кроме того, "малолетних" -- 19; "женска пола" -- 9). Никто из членов Тайного общества с жизнью в тот день не расстался. (Рылеев и Каховский будут повешены; прежде в Петропавловской крепости покончит с собой обезумевший полковник Булатов, вовлеченный в заговор поздно и случайно, уклонившийся 14 декабря от командования восставшими.) "Гражданская смерть" отменяла надежду на славу. Власть строила свою версию.

15 декабря газеты сообщили: "Происшествия вчерашнего дня, без сомнения, горестны для всех Русских и должны были оставить скорбные чувства в душе Государя Императора. Но всяк, кто был свидетелем поступков нашего Монарха в сей памятный день, Его великодушного мужества, разительного, ничем не изменяемого хладнокровия, коему с восторгом дивятся все войска и все вожди их;