Чем именно еще, помимо добычи угля, занимались шахтеры в последние десять лет, понять непросто.

С одной стороны, они всегда и во всем были первыми. В 1989 г. первыми начали массовые забастовки, о которых советский народ знал лишь по учебникам истории и зарубежным репортажам о загнивающем капитализме. Первыми показали, что забастовки бывают политическими. Первыми создали альтернативные профсоюзы, свободные от «приводных ремней» ВЦСПС и функций «школы коммунизма». (Этим они невероятно приободрили советскую интеллигенцию, представители которой, придя к тому времени во власть и объединившись в Межрегиональную депутатскую группу, увидели в шахтерских протестах прямое доказательство праведности идеи перестройки.) В августе 1991-го шахтеры первыми из рабочего класса заявили о том, что не признают ГКЧП. Одними из первых они стали предъявлять претензии к реформаторам. А когда претензии не были услышаны, повели «рельсовую войну». Словом, шахтеры постоянно вели свой собственный счет реформам.

Но, с другой стороны, они не столько вели счет, сколько предъявляли счета за согласие на реформы. Неизвестно, стали бы шахтеры первыми стачечниками, если бы по ходу горбачевской перестройки остались самой высокооплачиваемой категорией рабочих, какими они были все годы советской власти. Неизвестно, стали бы они выставлять политические требования, если бы эти требования своевременно не подсказали им "межрегионалы". Неизвестно, насколько альтернативными получились бы у них профсоюзы, если бы предприниматели не подключили эти профсоюзы к борьбе за раздел, а потом и передел собственности. И еще неизвестно, каких масштабов могла достигнуть «рельсовая война», если бы реформаторы не были вынуждены в середине 90-х обеспечить шахтеров такой зарплатой, которая по отношению к себестоимости продукции остается одной из самых высоких в России. ( В среднем по стране зарплата составляет 10--12% от себестоимости, у шахтеров 25--30, а то и 40%.)

И все-таки шахтеры остаются первыми. Они, пожалуй, единственные, кто испытал на себе реформы по полной программе. Ни в какой иной отрасли не было такого числа ликвидированных предприятий и такого количества уволенных работников, как в угледобывающей. Невзирая на это, шахтеры смогли достичь партнерских отношений с властью. Теперь перед ними задача посложнее: достичь партнерских отношений с собственниками шахт, то есть с работодателями. Хочется верить, что это партнерство сложится без войн.

Евгений ЯСИН, профессор, научный руководитель Высшей школы экономики: «Угольная промышленность -- единственная сфера, где достигнуты достаточно серьезные результаты в реструктуризации. На мой взгляд, в значительной степени опыт этих реформ полезен и другим отраслям, в том числе и тем, где проблем изначально было намного меньше.

С тех пор как в 1995 году был взят первый кредит Всемирного банка на реструктуризацию угольной отрасли, который стал своего рода «мотором» реформы, было закрыто около 150 шахт, а численность работников отрасли существенно сократилась.

Угольная отрасль -- единственная, где и до кризиса 1998 года начала расти производительность труда. Конечно, этот рост был достигнут не за счет увеличения собственно производительности, а за счет сокращения численности рабочих и закрытия убыточных шахт. Но принципиально важно то, что отрасль, которая традиционно была убыточной, по большей части стала рентабельной. Приватизация идет успешно, и в некоторых случаях за угольные предприятия даже разворачивается нешуточная борьба. В Кузбассе, как мы знаем, за угольные предприятия сражаются местные олигархи -- «Кузбассэнерго» и «Сибирский алюминий».

Отдельно стоит сказать о социальных проблемах, которые мучили отрасль и общество в целом все это время. Хотя даже трудно определить: когда массы людей месяцами не получают зарплату -- это социальная проблема или общеэкономическая? Но я должен сказать, что реструктуризация отрасли в значительной степени удалась, потому что большая часть средств Всемирного банка направлялась именно на социальные программы. Одно из главных противоречий заемщиков и кредитора как раз и состояло в том, что угольщики хотели получать деньги на производственные инвестиции, а ВБ настаивал на том, что они должны идти на высвобождение людей, на перевод жилого фонда из собственности предприятий в муниципальную собственность и т.д. Модернизация экономики не сможет двигаться, пока не будет социальных инвестиций. У Всемирного банка была довольно сложная социальная программа, и если бы она не выполнялась (хотя, конечно же, мы сделали далеко не все из того, что обещали), то не было бы достигнуто и сегодняшних результатов».