Издатели, будьте бдительны

Весной я посетовал, что в одной из новых бесчисленных серий питерской "Амфоры" философ Морис Бланшо соседствует с фантастом Филипом Диком. Напрасно вообще-то придирался. Теперь, когда "Амфора" переиздала в еще одной серии ("Классическая фантастика") переводы сразу четырех романов Дика (в двух томиках), окончательно подтвердилось, что этот проживший сравнительно недолгую (1938--1982) жизнь американец тоже был прежде всего философом. Просто свои соображения о возможных принципах устройства мира он упаковывал в привлекательную рыночную обертку "сайенс-фикшн" -- благо, подстегиваемое амфетаминами воображение щедро снабжало его идеями и образами, породив впечатляющую по результативности творческую сессию (в 1963--64 годах Дик написал 11 романов). Мир романа "Распалась связь времен" (перевод В. Беньковского) представляет собой грандиозную декорацию (идея, как уже было замечено, в облегченном варианте обыгранная в фильме "Шоу Трумэна"), способную распадаться на составные элементы и оборачиваться теми словами-описаниями, которыми она и была порождена. В "Гончарном круге неба" (перевод Г. Белова) герой нанимается помогать некоему монструозному обитателю далекой планеты Глиммунгу в его борьбе с силами зла, хотя "добро", которое Глиммунг воплощает, выглядит по меньшей мере сомнительно, а кто в конечном итоге побеждает (и что именно признается победой), понять не удается -- не потому, что сложно, а потому, что вопрос этот не имеет ответа в принципе. В "Трех стигматах" (перевод А. Чеха) ни один из персонажей не может с определенностью сказать, находится он в реальном мире или в мире, порожденном сознанием зловещего Палмера Элдрича. И лишь проходной боевик с социальной окраской, именуемый "Друг моего врага", не слишком вписывается в этот ряд. Высказанное Сергеем Соболевым в "Экслибрисе" предположение, что это вовсе не перевод, а русскоязычная подделка, очень похоже на правду: в обширной библиографии Дика (105 книг, включая сборники и переиздания) на amazon.com роман с подобным (и даже похожим) названием действительно отсутствует.

Этруски, кельты, скифы, самогиты

Вот уже второй год весь цивилизованный мир дружно отмечает праздник, именуемый миллениумом. Круглая дата -- хороший повод поразмышлять об исторических рубежах, однако не стоит забывать, что история наша насчитывает куда более двух тысяч лет и не ограничивается рамками одной религиозной конфессии. Конечно, в отсутствие надежных источников культурно-историческая реконструкция превращается в занятие весьма субъективное, и на этом поле начинают бурно прорастать эффектно-сенсационные фоменки. Тем ценнее появление таких основательных трудов, как достаточно свежая (1995) "История языческой Европы" Найджела Пенника и Пруденс Джонс, вышедшая в питерской "Евразии" в переводе Р. Котенко. Библиография к этой фундаментальной, но вполне доступной и увлекательной монографии насчитывает аж 359 позиций, а работу с текстом облегчают целых пять развернутых указателей: основных понятий (от анафемы до язычников), предметный (от авгуров до этрусского погребального обряда), именной (от померанского князя Никлота Абодритова до берлинского профессора Карла-Эрнста Ярке), мифологический (от Авраама до Яхве) и географический (от кельтского Абингдона до неманских ятвягов). Книгу полезно взять в руки хотя бы потому, что языческие по сути традиции (суеверия, приметы, целительство, магия) в эклектичном российском общественном сознании присутствуют более чем явно и любопытно проследить их исторические корни. Как наглядную манифестацию современного "неоязычества" Пенник и Джонс рассматривают и набирающее силу экологическое движение "зеленых", сопровождающееся "желанием людей уделять больше внимания внутреннему содержанию физического мира, его ритмам и "гению места". А вот утверждение о том, что "языческим по духу" был гитлеровский режим, авторы считают неверным, ссылаясь на данные о преследованиях язычников и о запрещении в 1941 году многих языческих и эзотерических обществ.

Дневники двух фашистов

Еще одно питерское издательство, "Владимир Даль", продолжило свою серию "Дневники ХХ века" книгой француза Пьера Дрие ла Рошеля "Дневник 1939--1945" (перевод подготовили О. Волчек, Г. Скворцов и Л. Цывьян под редакцией С. Фокина). Антибуржуазный пафос сюрреалистов начала 20-х (Бретон, Элюар, Арагон, Супо) развел их к середине 30-х по разным лагерям: Арагон и Элюар подались к коммунистам, а вот Дрие ла Рошель, выпустив в 1934-м теоретический труд "Фашистский социализм", именно в таком симбиозе видел спасение для Европы (и в частности, для Франции), переживающей кризис либеральных и демократических ценностей. Публикуемый дневник (на языке оригинала вышел в "Галлимаре" в 1992-м), который Дрие начал писать через неделю после начала второй мировой войны, насквозь пронизан мазохистски-суицидальными мотивами: автор воспевает грядущую диктатуру, несущую объединенной Европе порядок, и сравнивает наступающего Гитлера с Наполеоном. Впрочем, к концу войны, когда расклад сил радикально меняется, Дрие соглашается принять в роли европейского диктатора и Сталина. Начинается "Дневник" с провокационно-эпатажного "Религиозного и политического завещания" ("Я умираю антисемитом, уважая евреев-сионистов"), а завершается вся эта печальная история тем, что Дрие ла Рошель действительно кончает с собой (со второй попытки), найдя предсмертное утешение в буддистской мифологии.

В отличие от убежденного фашиста Пьера Дрие ла Рошеля, нацистский функционер, шеф гестапо Генрих Мюллер был, похоже, идеологически индифферентным профессионалом-циником. Таким мы знаем его в интерпретации Леонида Броневого, таким он предстает и на страницах своих дневников, изданных в 1999 году в США журналистом Грегори Дугласом и вышедших теперь по-русски в издательстве "Коллекция "Совершенно секретно" (перевод Роберта Оганяна). Если верить версии Дугласа, то Мюллер вовсе не погиб, а бежал в Швейцарию, откуда был вывезен в США и завербован ЦРУ (обеспечившим ему "вторую личность") в 1948 году. (Вслед за "Дневниками" вышла и вторая книга Дугласа-Мюллера: "Вербовочные беседы".) Мюллер отчаянно пытается опровергнуть многие общеизвестные факты, утверждая, что не было пыток в гестапо (они лишь имитировались для устрашения допрашиваемых), не было лагерей массового уничтожения (были лагеря для политзаключенных, где многие просто умирали от болезней), евреев в Польше убивали не немцы, а поляки (еще немного им помогал Сталин), ну и так далее. Сенсационности в двух книжках ровно столько, сколько нужно, чтобы зародить сомнения в аутентичности этих текстов: уж слишком они ориентированы на скандальный успех у читателя конца 90-х. Сенсационность педалируется и российскими издателями, "позабывшими" вынести имя Грегори Дугласа на обложку и лишь в конце предисловия ко второй книге задающими робкий вопрос: "А может быть, "Беседы" эти всего лишь идеологическая мистификация ЦРУ?"