Десять лет -- срок очень небольшой для оркестра, но весьма значительный для предприятия, основанного в постсоветское время. В баснословном 90-м году проворачивались самые фантастические дела. Одним из таких был первый негосударственный, даже, прямо скажем, частный симфонический оркестр, который его создатель, тридцатитрехлетний пианист с мировым именем Михаил Плетнев без лишней скромности назвал Российским Национальным. Он сразу стал лучшим. Специфическая экономическая ситуация в стране, при которой зарплата в несколько долларов казалась неимоверным состоянием, позволила переманить из всех остальных московских коллективов отборных музыкантов. Из одного светлановского Госоркестра ушли человек пятнадцать. Тем временем и дирижерское мастерство Плетнева, поначалу вызывавшее большое сомнение, росло на глазах. И «Дойче Граммофон» не преминула заключить эксклюзивный контракт с музыкальным символом свободной России.

Все в новом оркестре было необычным. Начиная от мощной системы менеджмента и директоров без музыкального образования (в последние годы в РНО директорствует профессиональный дипломат Сергей Марков) и кончая новой, нефилармонической публикой, стабильно аплодирующей между частями. Но главной новостью был все же плетневский стиль дирижирования -- сдержанный, сухой, рациональный, который распространялся даже на святая святых, русскую музыку. За несколько лет Плетнев приучил нас к своей фирменной механизированной эмоции и русской классике без соплей. К пятилетию оркестр записал одну из лучших своих работ -- все симфонии Чайковского.

Но золотая эпоха кончилась. Во-первых, доллары стали нужны в гораздо большем количестве, и оказалось, что без государственной подмоги очень сложно. Во вторых, отмахав восемь лет, Плетнев решил заняться сочинительством, для него придумали должность Почетного дирижера РНО, а на вакансию художественного руководителя оркестр нанял Владимира Спивакова. «Ничего, пианиста научили дирижировать и скрипача научим», -- оптимистично шутили по этому поводу оркестранты. Но второй раз фокус не очень удался. Оркестр потихоньку стал переставать быть тем, чем был, -- эталоном вкуса и эталоном качественного звучания, но каких-либо очевидных выгод от этого мезальянса не приобрел.

Свое десятилетие РНО отпраздновал почти без помпы, никакими государственными щедротами не обласканный. В поздравительной речи министра культуры Михаила Швыдкого фигурировал подержанный "Стейнвей" -- подарок российского президента. Самой официозной частью торжества, происходившего в Большом зале Консерватории, была Девятая симфония Бетховена, исполненная искренне, хоть и не всегда точно. За пультом стоял Плетнев. Спиваков сидел в зале.

Основатель и продолжатель объединились лишь на следующей день -- на пресс-конференции, заставившей вспомнить загадочный финал речи Швыдкого. Министр культуры не настаивал на объятиях миллионов, к которому призывает Бетховен в своей симфонии, но зато выказал заботу о том, чтобы договорились скрипач с пианистом. Впервые представ перед московскими журналистами бок о бок, Плетнев со Спиваковым если и обнялись, то только по настоянию фоторепортеров. Оба никак не производили впечатление людей, довольных друг другом. Из их дипломатичных объяснений выстраивалась следующая предъюбилейная картина. Звонит оркестр своему художественному руководителю и главному дирижеру Спивакову и говорит: «У нас тут скоро юбилей, программа уже вся готова, а вы не сыграете ли на скрипочке?» Тот, понятно, обижается, отказывается и ссылается на занятость.

То, что никаким художественным руководителем он, в сущности, не является и никакую репертуарную политику оркестра не осуществляет, Спиваков объявил на пресс-конференции достаточно жестко. И то, что эта должность денег ему не приносит, а приносит только сплошные неприятности от прессы, тоже подчеркнул. И то, что он по всему миру нарасхват, а график его выступлений забит до 2004 года, напомнил. Плетнев в свою очередь сообщил, что отвечает только за те концерты, которые он сам делает с РНО. Кто же отвечает за остальные, мы можем только догадываться. В лучшем случае профессиональный дипломат Марков, в худшем -- никто.