Сегодня в Казахстане живут около 100 тысяч чеченцев. Это и потомки тех, кого депортировали сюда в 1944-м, и те, кто не сумел прижиться на исторической родине после массового возвращения на Кавказ в 1957-м, и беженцы, потянувшиеся к родственникам после чеченской войны. Но большинство казахстанских чеченцев упорно продолжают называть разрушенную российскими войсками горную республику своим домом, однако возвращаться туда не торопятся. Казахские власти пристально приглядываются к проживающему на их территории вайнахскому народу. Сами же чеченцы говорят, что живется им здесь гораздо спокойнее, чем в России.

Легенда об аргамаке

«Однажды двое осетин пасли скот на чужом склоне. Пришли хозяева пастбища -- чеченцы. Слово за слово -- завязалась у них перепалка, а потом и кинжальная драка, и осетины пали в схватке. Оказалось, что осетинские пастухи -- отец и брат девушки, которую любил Лаврентий Берия. Когда девушка узнала о гибели отца и брата, она побрила голову и поклялась отомстить. Тем временем началась война, немцы стремительно наступали на Кавказе, Берия забеспокоился и приехал к возлюбленной, чтобы увезти ее в столицу. Но девушка отказалась ехать: месть еще не свершилась. Узнав об этом, Берия рассвирепел. Он приказал грузить всех чеченцев в баржи, чтобы потом топить в Каспийском море. О происходящем узнал Сталин. «Зачем такая жестокость?» -- спросил он у Берии. И Берия солгал Сталину, что чеченцы перешли на сторону врага и даже подарили Гитлеру белого аргамака с золотой уздечкой. Сталин не до конца поверил Берии, но и чеченцам уже не мог доверять полностью. Он велел погрузить их в вагоны и отправить в Сибирь и Северный Казахстан, в пустые холодные степи».

Такую легенду рассказывают о депортации 1944 года казахстанские чеченцы -- представители самой большой чеченской общины за пределами России.

Для многих чеченцев Казахстан -- вторая родина. Практически все активные политики Ичкерии последних лет родом отсюда. И Джохар Дудаев, и Зелимхан Яндарбиев, и Аслан Масхадов, и Ахмад Кадыров. Кстати, до последнего времени в Казахстане жил брат Дудаева, Бекмурза. Теперь, правда, переехал в Ингушетию. Каждая чеченская семья в России имеет связь с Казахстаном.

После 1957 года выселенным чеченцам разрешили возвращаться, и многие действительно уехали на родину. Но укорениться заново в Чечне удалось не всем, а кто-то просто пожалел уже устроенный дом в Казахстане. В итоге к 1989 году, по данным переписи населения, в республике оставалось около 50 тысяч чеченцев. Следующую перепись Казахстан провел год назад. На бумаге вышло, что чеченцев здесь всего 32 тысячи. Но сами чеченцы считают, что их сегодня не менее 100 000, -- ведь перепись проводилась еще до начала второй войны. После Хасавюртовских соглашений в Ичкерию действительно уехали многие местные -- даже те, кто до той поры не решался покидать Казахстан. Но из-за войны большинству пришлось вернуться. Вместе с ними в степи потянулись и беженцы.

Туда-сюда

Зима в степи еще только начинается, снега пока немного, но морозы стоят уже сильные -- едва солнце склоняется к горизонту, сухой воздух остывает до минус тридцати и при вдохе обжигает ноздри. Дым над маленькими кособокими домиками Красной Поляны столбом уходит в ослепительно чистое небо. Здесь и в двух соседних селах Атбассарского района -- Арбузинке и Петраковке -- живут только чеченцы. По данным заместителя районного акима Сергея Герасименко, не менее 12 тысяч человек. Это самая большая по численности община и последний сохранившийся этнический анклав в Казахстане.

Люди живут здесь так, словно и не прошло полувека со времени депортации: те же дома, которые смогли кое-как построить на новом месте, та же утварь, та же одежда. До ближайшего «нормального» населенного пункта -- чтобы были хотя бы медпункт и телефон -- восемь километров по грунтовке в степи. Зимой из-за буранов эта дорога почти непроходима. Школа одна на три поселка, и та -- четырехлетка.

Из признаков цивилизации здесь только электричество -- когда наступают сумерки, маленькие окошки загораются тусклым желтым светом.

-- Сейчас стало больше народу, -- рассказывает хозяин одного из домов в Петраковке, Минкаил, родившийся и выросший здесь. -- В начале 90-х поселки почти опустели, люди уезжали в благополучные места. Многие снялись после того как Чечня объявила о независимости -- поехали туда, начинать заново. А теперь вернулись.

Магомед Асаев, один из руководителей атбассарской районной общины, показывает на полуразобранные домики, которых много в Петраковке:

-- Люди стали уезжать именно после первой войны -- видимо, надеялись, что теперь-то уж на Кавказе точно все будет в порядке. Уезжали тогда так же, как приехали в сорок четвертом, только теплушки нанимали сами. Грузили туда мебель, окна, косяки дверей, стропила -- чтобы быстро собрать такие же саманные домики на новом месте. Теперь вот привезли, что смогли, обратно.

Семья Малики А. вернулась в Петраковку в прошлом ноябре. Свой дом почти уже привели в порядок -- по крайней мере внутри тепло. Никакого дохода у семьи нет, если не считать небольшой ежемесячной помощи от правительства Казахстана, которой хватает разве что на несколько буханок хлеба. Во всем остальном помогает община. У хозяев четверо маленьких детей, которые боятся чужих и прячутся за спину матери. Они хорошо помнят несколько ночей, которые довелось пережить в подвале в станице Ассиновской, когда началось наступление федералов.

-- Не знаю, теперь, наверное, останемся здесь навсегда, -- говорит Малика. -- Сколько же можно ездить туда-сюда? В 1957-м мы с родителями уехали отсюда, как только разрешили, -- тогда почти все уехали. Потом в 1968-м у мужа были неприятности с милицией -- пришлось вернуться. В 1997 году понадеялись на лучшее и снова решили вернуться в родной край. Не знаю, чем все закончится? Все-таки дом там, уж так мы воспитаны. Может быть, успокоится все, а?

Степные горцы

В общине Красной Поляны, как положено, есть старейшины, которым гостей обязательно положено представить. Низенькая коморка, освещенная тусклой лампочкой без абажура -- на этот вечер комната для приемов. Старики -- один другого старше и страшнее лицом, в белых папахах из овчины, сидят полукругом, на низеньких кушетках или на коленях прямо на полу.

После пространного приветствия -- слова его произносит имам хаджи Абубакар, а каждый из гостей должен сам ответить ему -- старики делают зикр.

-- Постижение Бога -- тяжелый труд, -- рассказывает Абубакар.

Суфийские мусульмане тариката кадири постигают Бога, творя зикр -- песнопение, а иногда пляску по кругу, которую непосвященные принимают за воинственный танец. Кстати, в городах некоторые чеченцы-кадири устраивают для зикра специальную комнату в квартире, пол которой уплотняют звукоизоляцией -- чтобы не мешать соседям.

Из ритмичного пения и движения зикра рождается экстаз. Старики начинают петь, и коморка наполняется многоголосьем внушительного хора. В этом пении нечеченец слышит что-то настолько чужое, что минутами становится просто страшно и хочется бежать, особенно когда под звуки специальных бубнов у старцев начинают закатываться глаза и экстатически трястись руки...

Имам хаджи Абубакар хорошо помнит, как горские семьи оказались здесь, но рассказывать об этом не хочет -- есть более важные вещи.

-- Не имеет значения, где жить, -- все мы живем в мире, который создан Богом. Важно, чтобы люди духовно понимали друг друга. Говорю вам, я глубоко заглянул в истину.

Абубакар тоже был в Чечне, когда закончилась первая война. Там он по мере сил старался объяснять людям, что такое духовное понимание.

-- Но люди недопоняли, -- говорит хаджи, -- что жить каждый только для себя на земле не может. Вот и начались опять заварухи.

Хаджи вернулся в степь. В победившей тогда Чечне он, наверное, показался архаичным -- в казахстанской степи вообще чистой кавказской старины осталось больше, чем на Кавказе.

Городские чеченцы

Таких оторванных от внешнего мира островков чеченской истории в Казахстане почти не осталось. Большинство здешних чеченцев живет в городах и активно ищет свое место в жизни.

-- Когда мои родители отправляли меня учиться, они сказали: чтобы встать на ноги, тебе надо работать в два или три раза больше, чем русскому или казаху, -- рассказывает успешный предприниматель Нажмутдин Абдуев, член координационного совета вайнахских диаспор Казахстана. -- И сейчас многие люди, которые живут и работают здесь, сохранили свое отношение к труду. Это то, что почти исчезло в Чечне -- там за эти годы появилось несколько поколений, которые только и умеют, что стрелять. Даже если их оставить в покое, они все равно ничего не смогут наладить -- снова будут воевать.

Сам Нажмутдин не собирается возвращаться в Чечню и детей своих намерен сделать нормальными гражданами Казахстана. Однако так думают не все. Магомед Асаев, хозяин мельницы в Атбассаре, надеется когда-нибудь вернуться на Кавказ.

-- Меня звали туда мои братья после первой войны, я приехал, мы завели большое хозяйство. И в прошлом году все поля распахали, и в следующем распашем снова -- с миноискателем только проверить надо. У меня здесь дело, совсем уезжать туда я пока не хочу, я в эту землю уже несколько деревьев посадил.

Голубой паспорт гражданина Казахстана есть и у Бислана А. из Кустаная. В его типовой городской квартирке живет полтора десятка детей. В основном это его племянники, теперь уже сироты. Он забирает их из Чечни второй раз -- как в прошлую войну. Постоянной работы у Бислана нет и кормить семейство непросто.

-- Кое-как что-то зарабатываю, -- говорит он потупившись. -- Там что-то взял, там отдал, знаешь, как-то получается.

Я попал к нему вместе со съемочной группой местного телевидения. И когда оператор попросил попозировать вместе со всей оравой спасенных им детей, Бислан долго отнекивался. Когда операторов уже не было, объяснил:

-- Знаешь, недавно попросили забрать долг у одного человека. Вот он посмотрит -- скажет: «Чеченец сам и долги выбивать ходит, и по телевизору выступает».

Бислан уехал из Чечни еще в 1990-м: как говорит, сразу понял, чем кончатся разговоры про суверенитет. Правда, к родственникам постоянно наведывается: последний раз был в Катыр-Юрте три месяца назад. Вспоминая дом, утирает набежавшую слезу. Потом, стряхнув грусть, включает магнитофон. На кассете -- песни чеченского сопротивления. Потом охотно показывает любительское видео, которое сам снимал дома: друзья, семья, дом до войны, дом после войны. Показывает, как умеет стрелять из «Калашникова» очередями с одной руки, -- тоже на видео. Мишень хорошо видна -- старое колесо.

Бислан по природе веселый человек. Его соседка сверху, бабушка-казашка, встретив его на лестнице, как-то сказала: «Бислан, говорят, чеченцы взорвали дома в Москве». -- «Смотрите, как бы я перед отъездом вам тут чего-нибудь не взорвал», -- отшутился он.

Вызвавшись проводить меня до вокзала, Бислан ловит такси, и в машине продолжает шутить по-своему:

-- Видишь, это журналист из Москвы, а я -- чеченец, -- говорит он водителю. -- Угадай, какая между нами связь?

Водитель натянуто смеется. Бислан добавляет:

-- Приезжай завтра за своей долей, за него богатый выкуп дадут.

Потом он попытался повторить эту шутку в присутствии старших кустанайской общины. Юмор не оценили: «Не шути такими вещами на людях, к нам и так из КНБ уже приходили сегодня».

Так похоже на Россию

КНБ -- казахский комитет госбезопасности -- относится к чеченцам с особым вниманием, в чем, похоже, находит одобрение у многих своих сограждан.

-- Жалко их, конечно, -- сказала мне в поезде моя соседка по купе, симпатичная казашка, студентка университета из Алма-Аты. -- У меня много друзей-чеченцев. Хорошие ребята, учатся здорово и за себя всегда могут постоять. С милицией у них проблемы, все время паспорта проверяют.

-- Как в России? -- спрашиваю.

-- Нет, они говорят, что тут по сравнению с Россией -- золото... Но вообще-то их надо контролировать.

-- Зачем?

-- Они очень хладнокровные люди, а с другой стороны -- темпераментные. Ценности у них свои, не такие, как у нас.

«Контролировать» стараются и диаспору, и приезжих -- опасаются, что среди них могут оказаться боевики. Официально «беженцев» -- всего 12 тысяч, но и казахские власти, и лидеры диаспоры признают, что это подсчет неверный: часто учитывают только одного человека из семьи. О регистрации здесь такая договоренность: сначала приезжих фиксирует община, потом сведения организованно передаются миграционным властям. Но в некоторых районах Казахстана чеченцам отказывают в регистрации -- по национальному признаку, а ссылаются чиновники обычно на устные распоряжения руководства. Причем даже у тех, кому удается после долгих мытарств получить казахский паспорт, в нем, как правило, остается графа -- «чеченец».

«Антитеррористическую операцию» против чеченцев власти Казахстана провели только один раз -- когда с визитом в Астану приезжал Владимир Путин. В столице демонстративно задержали около 300 человек: открыто говорили, что боятся чеченских террористов.

Еще компетентные органы проверяют всех чеченцев, которые госпитализируется с травмами: теоретически каждый такой пациент должен обязательно побеседовать с милиционером. Слухи о том, что в Казахстане отлеживаются раненные боевики, видимо, «экспортируются» из России. Сами чеченцы говорят об этом сдержанно: по их мнению, ехать в Казахстан лечиться далеко и дорого -- есть места и поближе. Хотя и отрицать это никто не берется.

Вообще, слухов вокруг диаспоры много. Минувшим летом, например, весь Казахстан был взбудоражен новостью о том, что в горах под Алма-Атой обнаружили лагерь подготовки боевиков. Все спецслужбы всполошились, принялись искать бандитскую базу, но так ничего и не нашли -- видимо, бдительные жители приняли за боевиков лесников в одном из отдаленных урочищ. С другой стороны, в принципе ничего удивительного в такой находке не было бы -- границы Казахстана прозрачны.

Домой

Местные чеченцы, конечно же, в курсе того, что творится сейчас на их исторической родине, и живут как бы в двух государствах -- Казахстане и Ичкерии. Существует и официальная точка зрения диаспоры на происходящее на Кавказе: ее обсудили на общей конференции и в виде письма довели до сведения российских властей и Аслана Масхадова.

-- Масхадов -- президент, -- объясняет лидер диаспоры Ахмед Мурадов. -- С ним надо провести прямые переговоры о мире. Как только закончится весь этот беспредел, надо выводить российские войска и проводить референдум о статусе республики.

Казахстанские чеченцы готовы посредничать -- правда, только в том случае, если их пригласят. По собственной инициативе они уже пытались: осенью и зимой 1994 года контактной группе после многочисленных встреч с Дудаевым, Автурхановым, Хасбулатовым, российскими политиками, почти удалось договориться о примирении. С Масхадовым казахстанские чеченцы тоже не раз встречались и пытались влиять на принимаемые им решения. Теперь и Ахмад Кадыров время от времени выходит на связь с диаспорой, приглашая ее главу приехать в Чечню. Пока Мурадов вежливо отказывается. Говорит:

-- Казахстан -- наша вторая родина. В депортации ведь оказалось не только плохое. Когда чеченцев выслали, они не так четко осознавали себя как одна нация. Жили своими семьями и родами. Здесь, когда стало понятно, что друг без друга не выжить, чеченцы стали одним народом. Но вернуться надеюсь. Все-таки там место, к которому каждый чеченец привязан за хвост.

Почти все постоянно ездят на Кавказ, несмотря на бомбежки и дороговизну дороги: спасать или хоронить родственников, вывозить имущество.

Кто-то из чеченцев был там полгода назад, кто-то -- три месяца. Отдельный вопрос -- ездят ли в Чечню воевать. Ответ на него ясен: ездят. Отрицать этого не стал ни один представитель диаспоры из тех, с кем мне удалось встретиться, хотя отвечали все сдержанно -- вообще лидеры общин подчеркивают свою лояльность по отношению к власти.

-- Они ведь меня об этом в известность не ставят, -- говорит Ахмед Мурадов. -- Было дело -- пришли ко мне молодые люди, сказали: мы хотим идти воевать на стороне свободной Чечни. Я сказал: «Дело ваше». -- «Как туда доехать?» -- спрашивают. Я им ответил, что раз они до меня добрались, то до Чечни уж как-нибудь доберутся. Ездят чеченцы, ездят и казахи. Я лично знаю двух казахов, которые воевали в Чечне, один, по-моему, и сейчас там. Но все-таки в основном оттуда едут сюда.

Скорее всего сейчас это действительно удел немногих искателей приключений: взрослые чеченцы считают, что отношение к войне изменилось, -- слишком уж виден ее коммерческий характер. Рассказы о героях, воевавших против русских, циркулируют в основном в молодежной среде, и, конечно, иногда это просто хвастливое преувеличение. Моя знакомая молодая казашка в Кустанае с долей гордости рассказывает мне, что ее прежний молодой человек как раз был чеченец и три месяца назад вернулся с войны.

-- Летом, -- говорит, -- еще поедет.