Успенский собор в Кремле построил Аристотель Фьорованти. Архангельский собор -- Алевиз Новый. Грановитую палату -- Марк Фрязин и Пьетро Антонио Солари. Колокольню Ивана Великого -- Бон Фрязин. Тайницкую башню Кремля -- Антон Фрязин. Спасскую -- Пьетро Антонио Солари. Церковь Вознесения в Коломенском -- Петрок Малый. Китай-город -- он же. Церковь Знамения в Дубровицах -- Джованни Марио Фонтана с командой. Меншикову башню -- они же. Все -- итальянцы. В Москве их называли "фрязями" или "фрязинами". Отсюда -- село Фрязино по Ярославской дороге, вероятно, отданное какому-то итальянскому мастеру в качестве феодального владения. Уехать обратно никому не удалось (за исключением сбежавшего Петрока Малого).

Теперь -- про Петербург. Здание Двенадцати коллегий (и еще десяток домов) построил швейцарский итальянец Доменико Трезини. Зимний дворец (и еще два десятка домов) -- Бартоломео Франческо Растрелли. Мраморный дворец и Большой дворец в Гатчине -- Антонио Ринальди. Смольный институт (и еще полгорода) -- Джакомо Кваренги. Инженерный замок -- Винченцо Бренна (пусть вместе с Василием Баженовым). Главный штаб (и вторую, незастроенную Кваренги, половину города) -- обрусевший итальянец Карло Росси. Спустя два века в Петербурге итальянцам жилось лучше, чем "фрязинам" в Москве. Их считали не просто мастеровыми, а Художниками. Екатерина Великая писала одному корреспонденту: "Хотела бы двух итальянцев, поскольку у нас есть французы, которые слишком много знают и строят дрянные дома". Итальянцы, надо думать, были не так умны, зато строили лучше.

Возвращаемся в Москву. Здесь -- Большой театр Осипа Бове (он родился в Петербурге в семье живописца Винченцо Джованни Бова) и небольшие городские усадьбы Доменико Жилярди. Это обаятельный и уютный "московский ампир", который любят даже петербуржцы.

Полный список итальянцев см. на выставке, открывшейся в Музее архитектуры. Название выставки концептуально: "Итальянские архитекторы для России. XV--XX вв.". Именно не "в", а "для". Не ассимиляция, а "экспорт красоты". Гуманитарная помощь. Донорская кровь.

У этой выставки есть методологическая предыстория. До недавнего времени говорить о роли итальянцев в истории русской архитектуры считалось крамолой, с итальянистами боролись как с космополитами, само слово "итальянизм" считалось бранным. Итальянизм было правильно рассматривать как маргинальное явление, которое покорилось русской традиции и не нарушило самобытности отечественной культуры. Поэтому церковь в Коломенском построили вовсе не итальянцы, а "безвестные русские мастера". Да и вообще, приехав в Россию, все эти "фрязины" (читай -- "макаронники") быстро обрусели -- Бартоломео Франческо Растрелли стал Варфоломеем Варфоломеевичем, а Винченцо Бренна -- Викентием Францевичем.

Лишь в 70-е и 80-е годы усилиями Сергея Подъяпольского, одного из крупнейших историков русской архитектуры, и нескольких его последователей к Италии начали относиться по-другому. Подъяпольский связал наших итальянцев с теми, которые с XV века заполонили всю Восточную Европу. Они покидали Италию не только в поисках заработка, но и потому, что возможности строительства в пустых с архитектурной точки зрения странах были огромны. В Европе они насаждали сначала ренессансные идеи, а потом, в XVIII веке, классические. Что важно, эти идеи, как и сами постройки, приживались очень органично.

Сейчас, когда Италия экспортирует в Россию не искусство, а кафельную плитку, кухни и обувь, когда поездка в Италию на отдых считается чем-то само собой разумеющимся, история итальянизмов в России приобретает новый смысл. Благодаря итальянцам (как и французам, немцам и англичанам) русское искусство интегрировалось в мировую художественную культуру. Теперь мы можем навсегда забыть о самобытности и даже попробовать представить себя европейцами. Вдруг получится.