Вышла очередная трэвел-стори от Мишеля Уэльбека -- «Лансароте» (Иностранка, серия «За иллюминатором», перевод Нины Кулиш), своеобразный приквел нашумевшей «Платформы». Тот, кто знаком с творчеством месье Европейский Скандал, столкнется с набором уже набивших оскомину идей и ситуаций.

«Лансароте» -- не то повесть, не то очерк, маленький литературный кунштюк, скроенный, впрочем, не без изящества. Дело происходит в канун первого Миллениума, то есть в конце 1999 года. «Четырнадцатого декабря тысяча девятьсот девяносто девятого года, во второй половине дня, я осознал, что мне, скорее всего, не удастся весело встретить Новый год», -- знакомое состояние? Поскольку перемещения во времени не обещают ничего хорошего, герой прибегает к альтернативному варианту -- совершить пространственный бросок. В этом сермяжная правда современной страсти европейцев к туризму -- будущего нет, поэтому ничего не остается, как развлекать себя сменой ландшафтов и световых поясов. Приобретя в турагентстве путевку на канарский остров Лансароте герой получает: ровный загар посреди зимы, приятный секс с двумя немками-лесбиянками, марсианский ландшафт неподалеку от четырехзвездочного отеля, дружбу с угрюмым бельгийцем и очередной повод для мизантропии.

Этот новоявленный Печорин, вполне себе герой нашего времени, умудряется опошлить все, что попадается ему под руку. Буржуазный туризм, благами которого пользуется; французских поэтов-герметиков, цитатами из которых фонтанирует; сексуальность европейских женщин, телами каковых укрывается, как мамкиным одеялом. По правде говоря, он начал меня раздражать, этот сентиментальный зануда, застывший «на пороге растерянности» (так называется одно из уэльбековских эссе), рыдающий от словосочетания «человеческое тепло». Джентльменский набор, который Уэльбек демонстрирует читателю, однообразен: очередной курорт, очередная групповуха, очередной придурок-хиппи с экзотическим именем, очередной антимусульманский выпад. Впрочем, Уэльбеку все это дозволено: его «я» -- это «я» типичное, и он с легкостью ставит на себе крест. Двадцатому веку достается «ноль» за поведение, но и от двадцать первого никто не ждет ничего хорошего. «Даже когда от жизни нечего ждать, она все еще чревата опасностью». Талант Уэльбека не в том, чтобы обличать пороки: порочность -- единственное, чем жив еще европейский индивидуум. «Лансароте» -- это эссе о пороге человеческого облома. О той тончайшей грани, которая отделяет добропорядочного налогоплательщика от обезумевшего фанатика какой-никакой, но идеи. Сами идейки ничем не лучше апологетов: какие-то инопланетяне по имени «анаким», бессмертие посредством клонирования, новая концепция любви, на практике сведенная к педофилии и инцесту. Это уже не «ноль» даже, а «минус сто сорок» и адово пламя. В конце «Лансароте» Уэльбек прилагает отрывок из хроники приходского священника дона Андреаса Лоренсо Курбадо, живописующий землетрясение и извержение вулканов на острове. «Что было в этом зрелище -- утешение или угроза? Я не знал ответа, но в любом случае оно означало способность возродиться». Апокалипсис now, очищение через огонь -- что ж, Уэльбек не первый, не последний.

Другой вариант рядовой европейской драмы предлагает англичанин-франкофил Джулиан Барнс в романе «Любовь и так далее» (АСТ, серия «Мастера. Современная проза», перевод Т.Ю. Покидаевой). «Любовь, etc» -- продолжение «Как все было», написанное десять лет спустя. В качестве сюжета -- история все того же любовного треугольника яппи--маргинал--женщина, с той только разницей, что теперь все трое созрели для кризиса среднего возраста (героям за сороковник), и расстановка сил явно изменилась. Барнс использует тот же прием, что и в предыдущем романе -- попеременный конферанс: герои по очереди выходят к микрофону, чтобы рассказать свою версию событий. Сперва это напоминает парад комиков, позже -- откровения на кушетке психоаналитика, в конце -- выступления свидетелей в зале суда. Полный эффект того, что где-то позади всей этой трепотни случилось что-то из ряда вон. Но ничего страшного не произошло. Неудачи к неудачам, а деньги к деньгам. Когда тебе тридцать, легко влюбиться в маргинала и кормить себя иллюзией его таланта, но после сорока хочется более скоромной пищи. Барнс рассказывает историю того же частного человеческого облома, что и Уэльбек. Маргиналу-неудачнику достаются антидепрессанты и измена жены. Безумие яппи куда прихотливее (каждому -- по средствам): вместо цветов он дарит женщине парковочные талоны, а акт любви путает с насилием. Социологический анализ среднестатистической супружеской измены дается Барнсу на все сто. Продолжение -- следует.

О том, каково приходится европейцу за океаном, книга Уистен Хью Одена «Застольные беседы с Аланом Ансеном» (Независимая газета, перевод Г. Шульпякова и М. Дадяна).

Творчество Одена, крупнейшего англо-американского поэта второй половины ХХ века, у нас толком до сих пор неизвестно. Да, выходили разрозненные эссе, подборки стихов и даже отдельные книги, но цельного представления о масштабах этой фигуры нет как не было. Эта книжечка -- попытка начать «работать с Оденом» с нуля. Перед вами записи частных бесед Одена со своим студентом и поклонником Аланом Ансеном. Сам Оден никогда их не вычитывал, а потому стенограмма болтовни по большому счету апокрифична. На дворе конец сороковых, новый американец, за рюмкой хереса Оден рассуждает обо всем на свете: от Вагнера до гомосексуализма. В сфере его интересов -- английская просодия XVI века и Верди, церковные споры и современная кухня. Суждения резки и безапелляционны. В общем, перед вами живая речь, которая требует комментариев. Их вы и найдете в конце книги -- своего рода мини-эссе на полях «речи Одена». Эти самые комментарии (выполненные поэтом и переводчиком Глебом Шульпяковым) -- своеобразный путеводитель по Одену. Здесь даны характеристики основных его сочинений, которые он упоминает в разговоре. Его биография, без которой многое в его речи просто непонятно. Его взгляды, подтвержденные цитатами из его же «официальных» эссе. Так что книга распадается на две части. В первой вы слышите живую речь поэта и мыслителя, во второй знакомитесь с вехами его жизни и творчества. Такое вот «параллельное» чтение.