На апрельской московской афише значится спектакль, который мог еще видеть Государь Император Николай II, -- поставленная Станиславским «Синяя птица». Председатель Совнаркома Ленин (Ульянов) мог видеть «Принцессу Турандот» в Театре имени Вахтангова. Трудно вообразить, а все же попытаемся -- генеральный секретарь ЦК КПСС и председатель Совета министров СССР Сталин идет с внуком в Театр имени Пушкина на спектакль «Аленький цветочек», не сходящий со сцены по сию пору. Первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета министров СССР Хрущев вполне мог еще до лишения этих постов посмотреть «Добрый человек из Сезуана» на Таганке. А уж генеральный секретарь ЦК КПСС, а впоследствии -- председатель президиума Верховного Совета СССР Брежнев, если был бы сейчас жив, мог бы просто не вылезать из московских театров, любуясь на спектакли, поставленные при его жизни: «Тартюф» и «Мастер и Маргарита» на Таганке, «Царь Федор Иоаннович» и «Вишневый сад» в Малом театре, «Чайка» и «Татуированная роза» во МХАТе имени Чехова, «Бешеные деньги» в Театре сатиры, «Юнона и Авось» в Ленкоме, «Балалайкин и К», «Вишневый сад» и «Три сестры» в «Современнике», «Безобразная Эльза» в Театре имени Гоголя, а с детишками мог бы сходить еще на «Малыша и Карлсона» в Театр сатиры и «Два клена» в ТЮЗ. Не долго правил страной генсек Андропов, а и от его правления остался маленький памятничек на московской афише -- «Будьте здоровы» Шено в Театре имени Вахтангова, спектакль, разменявший в этом сезоне третий десяток (в отличие от постановок звезд отечественной режиссуры, что сходят с афиши этого театра через год-два после премьеры). Примерно столько же правил генсек Черненко, но и от тех времен остались «Дама с камелиями» в ЦАТРА и «Плоды просвещения» в Театре имени Маяковского. Поставленные гениями режиссуры, талантами, посредственностями или скромными педагогами; идущие непрерывно или возобновленные в новой редакции; держащиеся волею крупных артистических дарований или разыгрываемые артистами второго или третьего эшелона; привлекающие зрителя именем автора или просто названием; тридцать лет собирающие полный зал или дотлевающие при пустом; сохраняемые в афише как акт обдуманной политики или в силу безразличия и безволия; вошедшие в историю мирового и отечественного театра или являющиеся знаками или приметами прошлого столетия, -- каждый из них так или иначе прошел сквозь несколько поколений зрителей, воспитал их вкус (или, если угодно, безвкусие) и продолжает его формировать в веке ХХI. О судьбе этих спектаклей думаешь, сталкиваясь с чередой нынешних спектаклей-подгузников, рассыпающихся через месяц-другой после премьеры. Конечно, можно сказать, что спектакль, идущий больше десяти лет, это монстр, -- другое время, другие или постаревшие актеры, другое восприятие пространства, звука... Райкин в «Сатириконе» принципиально не сохраняет спектаклей долго, но, во-первых, это его принцип, необязательный для других театров, а во-вторых, это его принцип, то есть результат осознанной репертуарной политики. К большинству руководителей московских театров (не только к главным режиссерам и руководителям, но и к директорам) эти слова неприменимы. Если первые редко, но сменяются со своих постов, то директора театров бессмертны, как учение Маркса--Ленина. «Красные» директора, ставшие «зелеными» (не в экологическом, а в экономическом смысле этого слова), становятся неуязвимы для труппы, органов культуры, да и для «независимой» прессы. И если на проблемы Театра на Малой Бронной пресса все-таки обратила внимание, то «блеск и нищета» Театра имени Станиславского остаются незамеченными, а ведь этот театр в 50--70-е годы не только «ковал кадры» режиссуры, но и выпестовал звезд театра и кинематографа -- вспомним покойных Леонова, Глебова, Урбанского, Глазырина, ныне здравствующих Коренева, Варлей, Филозова, Бочкарева, Полякову. Сегодня же театр, находящийся в центре центра Москвы, скатился до уровня окраинного где-нибудь в спальном районе Иваново-Петрово, завлекающего зрителя заманчивыми заглавиями вроде «Трах-бах, или Юбилей у Чарли».

Предыдущее антрепризно-фестивальное десятилетие в основу существования театра положило единственный принцип: деньги даются один раз, и их надо прокрутить и откатить так, чтобы не было больно за мучительно прожитую жизнь (надо ли оговариваться, что речь идет не о самих идеях антрепризы или фестиваля, в которых нет ничего, избави бог, зазорного, как и в труде людей, работающих на осуществление этих идей). Давно ведь сказано: «Законы святы, да исполнители -- лихие супостаты». Возможно, когда-нибудь будущий историк русской культуры напишет о том, как общий принцип «украсть и убежать» отражался и на театральной экономике 90-х годов, только театр не газ, не нефть и не алюминий -- куда конь с копытом, туда и рак с клешней.

А ростки нового и обнадеживающего тем не менее появляются (впрочем, сколько раз за последнее десятилетие мы вглядывались в подобные ростки, надеялись и разочаровывались -- ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад, вспомним дискуссии двадцатилетней давности о «новой волне в драматургии», оказавшейся на самом деле не «волной», а «рябью», или восторги пятнадцатилетней давности по поводу «режиссерских мастерских», участникам которых стать Мастерами не позволили размеры дарования, а стать ремесленниками -- амбиция и самолюбие). И все же... Волна не волна, а новые серьезные пьесы пишутся. Складывается поколение режиссуры и с естественной для начинающих страстью к самовыражению, и с пробуждающимся вниманием к слову и актеру -- вот только побольше бы вкуса, культуры и скромности в интервью. А уж с чем в России последние лет 200--250 всегда было хорошо или очень хорошо, так это с актерами... Ведь если только взять последние годы, и только женщин, и только в Москве... От меленького чуда божьего Чулпан Хаматовой и далее, почти каждый год -- П. Агуреева, О. Железняк, Е. Климова, И. Леонова, Н. Курдюбова, вплоть до совсем юных дебютанток П. Рашкиной и А. Урсуляк... Целая труппа -- пиши, ставь, играй, смотри...

Все есть на московской театральной афише -- от «Синей птицы» начала прошлого века до «Сладкоголосой» начала нынешнего. А для того, чтобы узнать, какие из сегодняшних птиц ловчие, а какие певчие, и есть ли у нас Станиславский или Вахтангов, Любимов или Товстоногов, много времени не понадобится. Остается утешиться афоризмами старшего современника создателя «Синей птицы»: «Чужды и презренны мне люди настоящего, к которым еще так недавно влекло меня мое сердце; изгнан я из страны отцов и матерей моих. Так осталось мне любить лишь страну детей моих, неоткрытую, в дальнем море; к ней направляю я мои паруса, ее ищу и ищу без конца».