Спектакль по книгам Льюиса Кэррола, выпущенный театром «ОКОЛО дома Станиславского», называется длинно: «Предпоследний концерт Алисы в Стране чудес». За последние годы Юрий Погребничко, самый замечательный из московских театральных «чудаков» (особая, исчезающая порода!), выпустил несколько спектаклей-дивертисментов, в которых актеры негромко поют, меланхолично танцуют, читают стихи, показывают нехитрые фокусы. Они словно бы развлекают публику перед началом какого-то другого, основного представления: допустим, перед киносеансом («Моя Марусечка»), который, конечно, никогда не начнется. Во всяком случае в этом пространстве, в этом времени, в этой жизни.

Последняя фраза слегка громковата: сам режиссер так никогда не сказал бы. Погребничко не любит громкие слова так же, как не любит резкие жесты, бурные чувства, острую интригу, яркую одежду. Ему одинаково неприятны гламур и пафос. «Воды глубокие плавно текут. Люди премудрые тихо живут», -- это можно ставить эпиграфом к любой из работ Погребничко, начиная со «Вчера наступило внезапно», грустной истории, присочиненной театром к «Винни-Пуху» Алана Милна.

Премьера «Алисы» проходила, однако, в атмосфере праздничного оживления. Режиссер только что стал лауреатом «Золотой маски» и не мог скрыть, что Приз критики -- трофей столь же заслуженный, сколь неожиданный -- его приятно ошарашил. Я бы не упоминал об этом, если б не одно обстоятельство: в «Предпоследнем концерте Алисы» Юрий Погребничко тоже, можно сказать, разоткровенничался. То, что обычно он выговаривает лишь намеками, здесь выдается прямым текстом.

Беззастенчивость режиссера можно объяснить тем, что с самого начала Погребничко имел четкую цель: сделать спектакль для детей. Объясниться внятно и доходчиво было одним из условий его работы. Штука в том, что для Погребничко, режиссера-лирика, «...невозможно писать поэмы о другом, как только о себе самом». С детьми или с инопланетянами он будет говорить об одном и том же. О человеке, выпавшем из «кормящего ландшафта», о свойствах потерянного времени, о том, что мир -- любопытное, но очень хрупкое устройство, и жить в нем нужно с осторожностью: во все совать нос, ничего не трогая руками. О том, что бояться ничего в мире не надо, а вот за мир -- и за весь в целом, и за каждую малость -- бояться очень даже стоит.

Всем известна приверженность Юрия Погребничко к «грубой фактуре» -- неструганому дереву, ржавой жести, вылинявшим тканям и заношенным вещам, из которых самые дорогие имеют самый жалкий вид (если кружево -- то драное, если боа -- то облезлое и пр.). Обычно ее толкуют как невольную ностальгию по нищей провинции, по убогому «совку», в котором были прожиты веселые молодые годы. Это вроде бы четко вписывается в концепцию «режиссера-лирика», но вряд ли дело только в этом.

Погребничко работает с неказистыми, грубыми вещами потому, что ему страшно притронуться к нежным. Так бывает: тонкий человек кажется себе сгустком неловкой силы и все время опасается что-то испортить, кого-то обидеть... Говорят, что Погребничко «увлекается дзен-буддизмом»: слово «увлекается» здесь -- либо эвфемизм, либо глупость. Нельзя ведь сказать «я увлекаюсь православием» -- я его исповедую. Мне неизвестно, исповедует ли режиссер учение Шакьямуни, но отношения с миром он и впрямь строит как человек, знающий дхарму -- и да благословит его Будда Амида.

В начале спектакля девушка, которую программка называет просто Машей, договаривается о чем-то с мужчиной, напялившим поверх костюма-двойки полосатую пижаму. Не слышно ни слова, но из дальнейшего ясно: она передала ему свои полномочия в спектакле. Мужчину зовут Алексей Левинский, и он будет играть Алису: вступать в диалоги, сдавленным голосом петь под гитару («Меж собакою и волком / Меж плакучих ив...» -- слова Саши Соколова, музыка народная), а более всего -- приглядываться к аборигенам чокнутой Страны чудес, искать меж ними место для себя. «Мест нет! Мест нет!» -- запротестуют, как им положено, Болванщик (Александр Зыблев) и Мартовский Заяц (Валерий Прохоров) в сцене безумного чаепития. То есть присоединиться к их застолью не возбраняется, но куда бы ты ни сел, ты сядешь не на свое место. Что бы ты ни делал, ты займешься не своим делом. Кто бы ты ни был, ты никогда не будешь самим собою. Все это объясняется в спектакле без малейшей назидательности, без нажима -- даже и не объясняется, а просто явствует. Потому что -- как же иначе? Погребничко и Левинскому давно известно, что иначе не бывает. Их связывает не только дружба, но и образ жизни в искусстве -- театр для них тем и прекрасен, что в театре ситуация «Ты -- это не ты» совершенно естественна и не мучительна.

На вопрос «что такое театр?» все хорошие режиссеры отвечают по-разному. Театр -- это «путешествие», как говорит Питер Брук; это «кристалл в яблоке», как говорит Боб Уилсон; это «посредник», как говорил Гротовский; это «чума», как говорил Арто. Возьму на себя смелость ответить за Погребничко и Левинского: театр -- это нора. Отчасти она похожа на нору кэрроловского Белого Кролика: провалился и летишь неизвестно куда, мимо книг, картин, банок с вареньем, да еще пробуешь делать в воздухе реверансы. Однако вспомним и ту «барсучью нору», о которой писал Мандельштам: «Век -- барсучья нора, и человек своего века живет и движется в скупо отмеренном пространстве, лихорадочно стремится расширить свои владения и больше всего дорожит выходами из подземной норы». Укрывшись в своем театре от окружающей действительности (которая менее действительна и надежна, чем театральная), Погребничко прокопал множество отнорков: чем только они не набиты, какой милый беспорядок там царит! Все вперемешку: потянул за историю трех «кисельных барышень», которую Мартовский Заяц рассказывает Алисе, -- тут же вывалились чеховские «Три сестры», а из них -- дуэль Соленого с Тузенбахом, и она тянет за собой дуэль Онегина с Ленским, а Траляля и Труляля, решившие вздуть друг дружку, уже подскакивают от нетерпения и хором кричат: давай назад, в Зазеркалье, давай к нам, Алиса!..

Лазать по отноркам -- бесконечно увлекательное занятие, но хорошо б еще найти хоть один выход из норы. Погребничко знает все выходы, он их охотно показывает, но сам наружу не высовывается. Не то чтобы не хочет, но, говоря высоким слогом, «воздерживается от деяния». А чтоб не обижать людей сверху, которые его любят и тянут к себе, Юрий Погребничко придумал замечательную отговорку: не волнуйтесь, я скоро выйду, сам выйду. Прямо сейчас бы вышел -- но нам с Алисой нужно сыграть еще один, последний концерт, честно-честно, самый последний, не обижайтесь...