Генеральная прокуратура уходит от тяжбы о так называемой «балдинской коллекции». Сегодня ее представитель сделал официальное заявление, где говорится, что «все вопросы, связанные с судьбой «балдинской коллекции», находятся в ведении Министерства культуры России», что именно об этом шла речь «в документах прокурорского реагирования, ранее направленных адрес Михаила Швыдкого» (где министру предъявлялись достаточно резкие обвинения) и что «единственное наше требование -- судьба коллекции должна решаться в строгом соответствии с российским законодательством». Тривиальность тезисов показывает: важен сам факт миролюбивого заявления. Такой поворот событий ясно просматривался уже после встречи генерального прокурора Владимира Устинова с министром культуры, состоявшейся 31 марта. За истекшую неделю с лишним были выполнены все требования прокуратуры по обоснованию возвращения коллекции. В частности, доказаны права немецкой стороны -- среди документов, присланных из Германии, есть постановление Верховного суда Бремена о том, что коллекция была собственностью бременского Кунстхалле. В чем не сомневался, кажется, даже главный противник возвращения шедевров -- Николай Губенко. Получил Минкульт и письмо, подтверждающее готовность Германии оставить Эрмитажу двадцать коллекционных работ. В чем тоже никто не сомневался. Генеральная прокуратура не сочла необходимым рассматривать новые немецкие документы.

Вряд ли это конец «балдинской» истории. Во-первых, сегодня Николай Губенко собирает пресс-конференцию с многообещающим названием «Отдать нельзя оставить», где, вероятно, сумеет истолковать новый ход прокуратуры в своем ключе. Во-вторых, даже если собрание работ Дюрера, Тициана, Рембрандта и других великих мастеров вернется под «отчий кров», мы останемся не только с двадцатью подаренными работами (которые в данном случае смотрятся выцыганенными), но и с серьезными вопросами. Что значило краткое, но запоминающееся участие прокуратуры в споре Швыдкого и Губенко? Способствовал ли этот жест укреплению ее авторитета? Какова здесь роль верховной власти и политического контекста? Когда наконец культура и право окажутся вне зоны политической демагогии?