Если мы не часто рассказываем о всяких учено-гуманитарных радостях, то это наша проблема, а не вина издателей, опекающих эрудитов и интеллектуалов. Напротив, идет целенаправленное наступление на их кошельки, порукой сегодняшний -- заведомо неполный и конспективный -- обзор недавних новинок этого сегмента книжной индустрии.

В серии «Литературные памятники» издан «Генрих фон Офтердинген», роман крупнейшего немецкого романтика первого призыва Новалиса (Фридриха фон Харденберга; 1772--1801). Заветное неоконченное сочинение большого поэта и мистического мыслителя в принципе русскому читателю было доступно и раньше. Если для наших собственно романтиков ставший легендой германец был слишком «темен» (так судил о нем Кюхельбекер, беседуя с другом Новалиса Людвигом Тиком, Тик меланхолично ответил: «Новалис ясен»), то русские символисты (в первую очередь Иван Коневской и Вячеслав Иванов) верно почуяли в фантасмагорическом утонченном визионере родственную душу. Роман о странствовании (духовном поиске) средневекового поэта был переведен в 1915 году Зинаидой Венгеровой и не остался без читательского внимания. Ныне эта поэтичная и странная история переложена на русский Владимиром Микушевичем, истовым энтузиастом Новалиса, что и подготовил том «Литературных памятников». Дополняют «Офтердингена» философская повесть «Ученики в Саисе», трактат «Христианство, или Европа», молитвенно-экстатические «Гимны к ночи», «Духовные песнопения» и лирические стихи. Странно и досадно, что составитель оставил за пределами тома «Фрагменты» -- собрание «как бы случайных» философско-эстетических афоризмов, занимающих едва ли не центральное место в поэтическом мире Новалиса. Хотя «Фрагменты» (точнее -- их фрагменты) переводились и раньше, без них издание, призванное вживить Новалиса в нашу культуру, не вполне исполняет свою миссию. Поскольку обложка «Литературных памятников» общеизвестна, ее место на газетной странице отводим бюсту Новалиса, что установлен на могиле поэта (скульптор Фридрих Шапер). Любопытно, что чуть раньше в той же серии появился поздний роман упомянутого выше ближайшего друга Новалиса, Людвига Тика (1773--1853), «Виттория Аккоромбона» -- занятный и удачный образчик романтической прозы, соскользнувшей в объятия массового читателя.

Издательство «Захаров» безусловно достойно титула штаб-квартиры российского бонапартизма. Вслед за наполеоновой биографией Эмиля Людвига, мемуарами императорского секретаря Меневаля и камердинера Констана («Наполеон. Годы величия») и графа де Сегюра («Поход Наполеона в Россию») здесь появилась книга «Наполеон. Годы изгнания», мемуары другого камердинера -- Луи-Жозефа Маршана. В отличие от своего предшественника Констана верный слуга не покинул повелителя после его первого отречения и стал свидетелем пребывания Наполеона на Эльбе, захватывающей эпопеи «ста дней», второго отречения, решения императора довериться английскому правительству... Затем Маршан отправился с Наполеоном на остров Святой Елены и оставил несколько простодушный, но детальный рассказ о последних печальных годах былого властителя вселенной, его болезни и смерти. «Показания» Маршана стали важным аргументом в защиту версии о том, что император-изгнанник был отравлен. Интереснейшие воспоминания Маршана (перед кончиной Наполеон даровал ему графский титул) по-русски печатаются впервые.

Но одним Бонапартом сыт не будешь. «Захаров» републикует «Записки» барона (затем графа) Модеста Андреевича Корфа (1800--1876), печатавшиеся в «Русской старине» уже после кончины автора, методичного и даровитого чиновника, страстного библиомана (в бытность Корфа директором Императорской публичной библиотеки и его тщанием начала систематично составляться знаменитая Rossika -- коллекция всех книг, касающихся до России), умного, осведомленного, а порой и ядовитого наблюдателя придворно-бюрократических нравов, не худо знавшего императорскую фамилию и самого Николая I. К воспоминаниям, охватывающим 1838--1851 годы, приложены фрагменты дневника и неприязненная записка о великом лицейском однокашнике, крепко подпортившая Корфову репутацию. Нелюбовь Пушкина и Корфа была взаимной и устойчивой -- но вопреки либеральной (позднее -- советской) легенде отсюда нельзя делать вывод о Корфе как тупом и ограниченном карьеристе. Почитайте -- убедитесь.

Близкая история представлена воспоминаниями Нины Воронель, литератора и переводчика, жены крупного физика, оригинального публициста и организатора борьбы за еврейскую эмиграцию из СССР Александра Воронеля. Книга именуется «Без прикрас», что идеально соответствует ее содержанию. Боли и обиды у автора накопилось с избытком (было с чего!), а ее страстное желание демистифицировать историю, вытащить из каждого многоуважаемого шкафа по скелету, сказать «последнюю правду» о былых сотоварищах (не было героев! было честолюбие, легкомыслие и вовлеченность в гэбистские игры), признаться, не кажется мне ни скандальным, ни оригинальным. Многие фигуранты минувшей эпохи, в том числе «антигерои» книги Воронель, вспоминают о прошлом в том же стиле. Можно сказать: лучше бы писали иначе или не писали вовсе. Но, во-первых, «нас там не стояло». Во-вторых же, написано пером -- не вырубишь топором. Даже самым либеральным и «культовым». Ну а понравится ли кому-то автор (равно его антигерои, что тоже за словом в карман не лезут и правду-матку вовсю режут) -- дело отдельное.

Новые удачи «Нового литературного обозрения» связаны с сериями Historia Rossica и «Россия в мемуарах». Первая приросла переводом монографии Ларри Вульфа «Изобретая Восточную Европу: карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения» (1994; блестящий анализ просветительских культурно-политических концептов) и капитальной работой Виктора Бердинских «Уездные историки: русская провинциальная историография». При всей специфичности предметов книги эти могут доставить радость не только узким профессионалам. В еще большей мере это относится к «Делу Сухово-Кобылина», тщательно составленному и откомментированному своду источников и мемуаров, касающихся до обвинения будущего автора «Свадьбы Кречинского», «Дела» и «Смерти Тарелкина» в убийстве гражданской жены -- Луизы Симон-Деманш. Виктор Селезнев известен многолетними штудиями о Сухово-Кобылине, печатавшимися, в частности, на страницах журнала «Волга» (кстати, с «Волгой» тесно сотрудничал и автор «Уездных историков» Бердинских). Теперь «из чужих слов» он создал захватывающий роман -- не только «полицейский» (что понятно), но и психологический. Кроме прочего, сам факт издания «Дела Сухово-Кобылина» должен стимулировать читательский (и быть может, режиссерский) интерес к делу Сухово-Кобылина, его саркастичной великолепной драматургии.

Не оставляет «НЛО» и современной словесности -- сравнительно недавно тут появился «Опоздавший стрелок» Александра Тимофеевского, сборник стихов обаятельного и никуда не вписывающегося поэта, славного отнюдь не одной лишь народной песней крокодила Гены. Песенка эта сборник завершает. Но есть там и другие песенки, и «Письма в Париж о сущности любви», и рыдающая лирика, и изящные эпиграмматические зарисовки, от которых вдруг проступают слезы, и светлые воспоминания о друзьях. Словом -- поэзия. Вчера на Волгу съездил, в Конаково,/ Чтобы встречать со спиннингом рассвет,/ И карася поймал там вот такого -- / Карась в России больше чем поэт.

А «НЛО» -- больше чем издательство и неопознанный летающий объект. Потому и выдвинут Наш Любимый Организм на Государственную премию РФ. Каковую безусловно заслужил.