Название выставки в Третьяковской галерее звучит загадочно -- «Николай Тархов. Самостоятельная республика живописи». В описаниях творческого пути Тархова перемешаны: Дягилев и Малевич, оплот «Мира искусства» -- петербургский журнал «Аполлон» и инкубатор нового искусства -- галерея Воллара, до- и послереволюционные времена и нравы. Даже нечастые российские выставки заставляют видеть художника в разных контекстах. Двадцать лет назад Музей изобразительных искусств представлял Тархова художником вроде бы заграничным, французским. Нынче Третьяковская галерея настаивает на его российской идентичности. Тархов переехал во Францию в 1899 и прожил там тридцать лет. Между старой и новой родиной не разрывался, органично совмещая русскую живописную школу с модными французскими течениями. Его импрессионизм -- классический, с повторяющимися сюжетами, различающимися, как кадры документального кино, лишь освещением да случайным движением, -- по-русски резок и грубоват. Самоучка Тархов почти не брал уроков. Современная живопись -- Сезанна, Ван Гога, Матисса -- звучит в его работах. Яркость и простоватость оборачиваются то новейшим в те годы фовизмом, то неизбывным на все времена китчем. Пейзажи Парижа пришлый Тархов переживает страстно, набивает их красками, движением, излишними для рафинированной парижской школы. Кажется, еще чуть-чуть -- и художник вырвется за пределы поставленных себе рамок, освободится от профессиональных предрассудков, бесценного и тяжкого груза импрессионистической традиции, хорошего вкуса и бесконечного совершенствования живописных приемов.

Тархов часто попадал в «хорошие компании». В 1906 году его выставку устроил галерист Амбуаз Волар, зажигавший звезды нового искусства, но излишне самостоятельный художник не захотел работать по его правилам. В конце года Тархов участвовал в устроенной Дягилевым выставке «Два века русского искусства». И снова сулящий заманчивые перспективы сюжет остался без развития. Характер или ограничения, заложенные в самом художественном даровании Тархова, тому причиной, но ничего не вышло и из русских связей -- с «Миром искусства» и «Союзом русских художников». Тархов выпадал из формата. Не был ни традиционалистом, ни новатором. Просто очень самостоятельным и ярким художником.

Про «самостоятельную республику живописи» придумал Казимир Малевич, одним из талантов которого был литературный. В его учебной системе импрессионизм занимал свое место -- как шаг в освобождении живописи от сюжета. Восстанавливая в своем творчестве упущенный импрессионистический период, Малевич оглядывался не на его основоположника Клода Моне, а на «русского парижанина» Николая Тархова. В поздней живописи основоположника супрематизма, вставленные в малевичевский конструктор, звенят цвет и сюжеты картин Тархова.

Николай Тархов был самым успешным из невезучих художников. Его провалы оборачивались удачами, а за неожиданными триумфами следовало жесткое забвение. Тархов то удивительно точно слышал свое время, попадал в его ритм, то вдруг терялся и безнадежно отставал. Отсутствие специального образования (он не смог поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества) не помешало Тархову стать настоящим мастером -- знаменитым и популярным. Но умер он, как классический непризнанный художник, в забвении и нищете.

Хоть и жил Тархов в Париже, в России его творчество знали хорошо. Картины постоянно появлялись на выставках, и кое-что было куплено Третьяковской галереей еще до революции. После революции правдами-неправдами к ним добавилось еще несколько -- из частных собраний. Но наибольшее число картин находится в частных, в основном зарубежных, коллекциях. После выставки собрание Третьяковки немного пополнится: спонсор выставки -- холдинг СУАЛ -- преподнес в дар пять графических листов.