Очередной визит мировой дирижерской знаменитости Кента Нагано в Москву к подшефному Российскому национальному оркестру, «членом дирижерской коллегии» которого он теперь является, стал не менее сенсационным, чем первый. Хотя бы потому, что произошел так скоро -- всего через месяц после блистательной «романтической» программы в БЗК. Но и не только. Калифорниец японского происхождения и один из главных интеллектуалов оперных и симфонических сцен Европы и Америки в Москве опять показал себя разрушителем собственного имиджа узкого специалиста по музыке ХХ века. Впрочем, расширением своих репертуарных рамок дирижер занимается не только в далекой от мировых контекстов России. Выбор как Листа с Берлиозом прошлой московской программы, так и нынешнего Баха обусловлен тем, что именно эту музыку Нагано сейчас много играет. Так что Москва -- это, между прочим, не лаборатория, а свидетель мировых движений.

И в этот раз московской публике не удалось испугаться фирменного умения Нагано управляться с современным репертуаром, но теперь вместо чувственных романтических партитур ей была предложена титаническая «Высокая месса» Баха -- возвышенная и популярная, строгая и зыбкая, почтенная и интригующая, сто раз забытая и заново открытая страница мировой музыкальной литературы. Ей поклонялись дирижеры-боги старой романтической школы, поздней ее образ стал предметом пристальных исследований изобретательных аутентистов -- адептов научного подхода и стилистического поиска.

Но «Высокая месса» от Кента Нагано неожиданно для многих оказалась резвым шагом в антиаутентистском направлении, почти что «шагом назад» -- в сторону величественной романтической традиции, влюбленной в баховскую «взволнованную возвышенность» и лирическую эмоциональность. Повинуясь пластичным, точным жестам дирижера, оркестр заиграл крупным ласковым помолом, артикуляция вдруг стала размягченной, фразы -- непритязательными, детализированный, ясный звук, которым славится РНО, уступил место сбалансированной, но гомогенной массе.

Впрочем, похоже, что важную роль в этом сыграла и акустика новопостроенного Дома музыки. Она оказалась далекой от идеала, хотя и не безнадежной -- просто чуть глуховатой и вязкой. И думается, не вполне подходящей к замыслу Нагано, который явно пытался извлечь из Мессы не ее искусность или сокровенную детальность, но ее прямую искренность и сердечность. Тем самым -- из-за съевшей весь необходимый тонус акустики или сложности самих намерений -- Месса предстала выразительно антиаутентистской, но совсем не романтической. Между тем трудно представить, чтобы такой знаток оркестровых языков и территорий, как Нагано, питал иллюзии относительно возможности запросто вернуться в романтическое вчера. Его амбиции явно изящнее -- это некое романтическое завтра, пережившее времена интеллектуализма и сохраненное до эпохи «искушенной простоты», когда камерные моменты лишены намеренной интимности, пики кульминаций сделаны в манере новейшей грандиозности с метафизическим оттенком и все пронзительное простосердечие поверено корректностью рациональных соображений.

Но вся эта сложная конструкция, наверное, могла бы полностью осуществиться (несмотря на акустику, легкую вялость деревянных духовых, несколько неточных вступлений и временами оседающие темпы), если бы не странный выбор певцов, сделанный менеджментом оркестра. В результате публика услышала Мессу в исполнении виртуозного и нетривиального дирижера, хорошего оркестра, старательного хора (камерные хоры В. Минина и Института им. Шнитке) и более чем средних солистов. Что обидно до слез.

Вся первая половина Мессы была словно осторожно пробормотана. И только во второй половине, где хоровые блоки сильно перевешивают сольные эпизоды, конструкция, хотя и в ущерб исполнительской аккуратности, приобрела упругость и цвета. В принципе ни Яна Иванилова, ни Михаил Губский не значатся в списках катастрофически неправильных певцов. А Виктория Смирнова или Елена Буланькова просто не слишком известны. Но когда музыкант мирового класса приезжает в здешние места, ждешь если не стопроцентного качества, то стопроцентно продуманного подхода к его достижению. Ждешь строгих исполнительских концепций и к тому же -- чтоб они не висли совсем отдельно от живой музыкальности. А как это возможно, если ни одна баховская ария толком не прозвучала, остается только гадать. И если нынешний визит Кента Нагано интриговал непредсказуемыми последствиями только в смысле эстетической задачи, то следующий и по части качества будет прогнозировать сложнее.