Об этой войне писать почти невозможно. Во-первых, потому, что она уже близка к завершению, и может даже неожиданно кончиться, пока еще будет верстаться этот номер газеты. Во-вторых, потому, что трудно всерьез писать о войне, которая так же похожа на войну, как поединок Терминатора со старухой Шапокляк. В-третьих, потому, что, пока будет верстаться этот номер газеты, война, напротив, может неожиданно превратиться в кровавое побоище -- если вдруг у Ирака есть-таки оружие массового поражения и если вдруг он решится его применить.

Да и не в войне дело. И даже, как представляется, не в вопросах послевоенного устройства Ирака -- как-нибудь все уладится. Нефтяники и строители -- двигатели прогресса в международных отношениях -- не позволят побежденной (освобожденной) стране остаться без присмотра и инвестиций, присоединятся все -- в том числе нынешние оппоненты США. С демократией, конечно, вряд ли получится, но вполне можно без крупных безобразий дотянуть до того, что эта война для американских налогоплательщиков станет не более чем фактом истории.

Дело также и не в международном терроризме -- он был, есть и будет. Дело уже даже и не в необъявленной (а возможно, пока и не развернувшейся) войне цивилизаций. Дело в том, что за последний месяц мир изменился -- более фундаментально, чем после 11 сентября. Тогда мир содрогнулся, поняв, насколько он уязвим перед лицом неуловимой опасности. 20 марта не произошло всемирного содрогания лишь потому, что уязвимость стала тотальной. Уязвимы стали практически все государства за пределами территории США.

За последние полгода только неграмотный не усвоил очевидного: послевоенная система международных отношений и безопасности устарела морально и физически, не отвечает на новые вызовы нового времени и не учитывает изменившегося геополитического ландшафта. Вывод о необходимости изменения всех ныне существующих международных политических, да и финансовых, институтов напрашивался давно. Планы зрели. Институты мирно догнивали. Время от времени Совбез ООН подвергался разнообразным измывательствам со стороны то одних, то других его членов -- в зависимости от их текущих нужд и проблем. Но и те и другие поддерживали в нем едва теплившуюся жизнь. Чтоб была, на всякий случай. Однако, когда случай случился, выяснилось, что едва теплившейся жизни недостаточно.

Любая игра имеет смысл лишь тогда, когда ее правилам следуют серьезно. Когда их признают все игроки. Потому что игра -- это уговор. Жульничество, конечно, неизбежно. Но одно дело -- шулерствовать, этим балуются почти все, а другое -- резко встать, смешать рукой все карты и взмахнуть канделябром. В этом случае игра, безусловно, заканчивается.

Система международных отношений -- это тоже игра, уговор, транснациональный заговор: собрались в Ялте и решили -- теперь будем играть так. И играли, худо ли, бедно ли, лениво ли, вдохновенно ли. Кнопки на стулья подкладывали, напитки отравляли, но канделябром не били и -- главное -- изо всех сил притворялись, что все в порядке. И игра продолжалась.

Таким же примерно сговором, но в масштабах страны, является и всякое политическое устройство -- от парламентской демократии до монархии (тирании не в счет). Поскольку всякий уговор теоретически продиктован необходимостью взаимного выживания, постольку он нужен и действует лишь до тех пор, пока выживанию (или процветанию) способствует. Считается, что длительное участие в уговоре, измеряемое несколькими поколениями, способствует еще и обузданию разрушительных инстинктов типа алчности, эгоизма и необъяснимой агрессивности и воспитывает привычку жить разумно.

Американский президент пару недель назад -- в тот момент, когда он уже перестал притворяться, что речь идет о разоружении Саддама, и публично признал, что цель США состоит в ликвидации преступного иракского режима, освобождении угнетенных иракцев и раздаче им узурпированной нефти, -- перевернул ту страницу истории, где играли по оговоренным после второй мировой войны правилам. Видимо, правила и в самом деле устарели, раз для того, чтобы заявить «игра закончена!», достаточно быть всего лишь Джорджем Бушем-младшим.

Так или иначе, игру он закончил. Создан прецедент: военная интервенция не требует ни оправданий перед международным сообществом, ни самооправдания. Практика применения разных -- до полной несовместимости -- стандартов по отношению к разным участникам международного процесса укоренена.

Подтверждений тому масса, но вполне достаточно одного только факта нарушения США собственных обязательств не покушаться на убийство политических лидеров. Более того, факта, самими же американцами даже не маскируемого -- в их политическом арсенале отныне имеется физиологический термин «декапитация». То есть буквально обезглавливание.

Но до мелочей ли, когда речь, собственно говоря, идет о классическом «мочить в сортире», -- с той лишь разницей по отношению к высказыванию российского президента, так точно обозначившего жанр, что сортир, где работает сегодня мощная англо-американская военная машина, удален от американского президента на полушарие.

Масштабы мочения в сортире между тем имеют критическое значение. Есть данные, что на очереди Пхеньян, у которого, в отличие от Багдада, в сортире припасено несколько ядерных боеголовок, в непосредственной близости от которых находятся как минимум пятьдесят тысяч американских солдат. Так что мир, похоже, ожидают новые увлекательные игры.

Все поменялось своими историческими местами. Ничто, кажется, так не могло бы поднять сегодня боевой дух американских солдат в Кувейте, как известная советская песня «Гренада» про простого украинского парня, что «хату оставил, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Нам, бывшим советским людям, к таким походам не привыкать. А вот американским людям, похоже, придется.