Исторически сложилось так, что произведения из бременского Кунстхалле, найденные в тайнике под Берлином и вывезенные советскими солдатами, послужили полигоном для экспериментов в деле реституции. Речь идет не только о той их части, которая досталась капитану Красной армии Виктору Балдину и получила название «балдинской коллекции». Больше тысячи рисунков и гравюр, десятки картин в вещмешках и чемоданах пересекли в 1945 году границу в Бресте.

Виктор Балдин еще в начале семидесятых послал письмо Брежневу. Он предлагал вернуть коллекцию во время визита генсека в ФРГ. Впервые с тех пор, как СССР в 1960 году официально объявил на весь мир, что вернул все трофейное искусство, был поставлен вопрос о возврате произведений из секретных запасников. Причем возвращать необходимо было не «своим», восточным немцам, а немцам западным. И вопрос о возвращении был поставлен не диссидентом, а фронтовиком, который лично спас их.

В то время Балдин был уже директором Музея архитектуры в Москве, в который он сразу после войны передал в дар «балдинскую коллекцию». Брежнев ответил, что коллекцию вернет сам Балдин, «когда придет время».

В 1989 году после многолетней безрезультатной переписки с руководителями страны Балдин, опять же впервые, на свой страх и риск рассказал западногерманским музейщикам о «военнопленном искусстве» в СССР. Он сам лично пришел в Бремене к директору Кунстхалле и ошарашил его известием, что рисунки не погибли, а находятся в Москве. Год спустя Балдин на страницах газеты «Правда» публично рассказал о судьбе рисунков и высказался за то, чтобы они вернулись в Бремен. Он первым раскрыл тайну секретных музейных хранилищ -- одну из последних тайн «холодной войны». Именно показ «балдинской коллекции» в 1992 году в Эрмитаже открыл череду выставок трофейного искусства. Россия начала возвращать в культурный оборот художественные ценности, почти полвека скрываемые и от своего народа, и от всего мира.

Дважды «балдинская коллекция» чуть было не стала первым крупным успехом реституции. Еще в 1991 году Борис Ельцин намеревался возвратить ее во время своего визита в ФРГ. Этому воспрепятствовал последний министр культуры СССР Николай Губенко. Он тайком перевез рисунки из Москвы в Государственный Эрмитаж, подальше от Ельцина с Балдиным. В 1993-м Бремен подписал с тогдашним министром культуры России Евгением Сидоровым соглашение о возвращении «балдинской коллекции» в обмен на дар немцами нескольких рисунков Эрмитажу и финансирование реставрации одной из церквей Новгорода. Сторонники «жесткой линии» во главе с тем же Губенко организовали в прессе кампанию под лозунгом «Мы никому ничего не должны». Соглашение так и осталось на бумаге.

В 1993 году пожелавший остаться неизвестным однополчанин Балдина безвозмездно передал в немецкое посольство свою часть бременской графики -- 101 лист. Отобрать их российская сторона не могла, но и официального разрешения на вывоз не давала: до принятия закона о реституции Госдума провозгласила мораторий на все действия, связанные с «перемещенными ценностями». Только в 2000 году в соответствии с принятым к тому времени законом о реституции возврат «посольских затворников» благословил российский президент Путин.

Бременская графика из посольства стала первым прорывом в блокаде реституции, которую все эти годы пытались организовать ее противники. Жесту Путина соответствовали встречные инициативы немцев -- финансирование воссоздания Янтарной комнаты и возвращение в Россию частей ее убранства, найденных в Германии. Возник совершенно другой контекст реституции. Не обмен «военнопленными» и контрибуции, а политика доброй воли, в которой больше прагматизма, чем в жестком противостоянии.

В русле этой политики и не противореча тому самому закону, за который так ратовала Госдума, Министерство культуры собирается вернуть и «балдинскую коллекцию». Генпрокуратура подтвердила, что произведения из бременского Кунстхалле не подпадают под закон о реституции, -- они были вывезены без решения советской военной администрации. В то же время Генпрокуратура потребовала от бременского Кунстхалле дополнительных доказательств права собственности. Время покажет, только ли это спор о процедуре передачи «балдинской коллекции» или отказ от политики доброй воли в деле реституции. Политики, гораздо лучше соответствующей представлениям о Едином европейском доме, которыми сейчас руководствуются государства Старого Света, чем риторика «холодной войны».