Чуть больше года тому назад питерское издательство «Азбука» запустило на рынок весьма остроумную фальсификацию. О романе «Легкий завтрак в тени некрополя» так называемого Иржи Грошека писали все. Но еще больше мучились критики над загадкой происхождения автора. Чех этот Иржи Грошек или не чех? Сейчас стало понятно: никакой он не чех и, скорее всего, даже чешский не доучил. Но как, однако, купились! А удалась обманка совсем не из-за подробных сведений об авторе, приведенных на задней стороне обложке, -- подкупил сам стиль. Ну не способен, казалось, ни один стопроцентный русский на такую безумную всепоглощающую иронию, замешанную на кнедликах, свиных рульках, пиве «Вельвет» и швейковских байках.

Михал Вивег -- чех. Сомнений нет. Перевела его наш лучший переводчик с чешского Нина Шульгина. Серия «Иллюминатор» (издательство «Иностранка») вяло дотянула аж до 58-го тома, когда издатели задались, наконец, ключевым вопросом: почему авторов, подобных Вивегу, «можно издавать в два раза большим тиражом, чем других прозаиков». Догадайтесь сами. Роман «Лучшие годы -- псу под хвост» по форме -- традиционная семейная хроника. Начинается все в достопамятные шестидесятые, в самый разгар Пражской весны. Соблюдая хронологию, Вивег начинает со сцены рождения главного героя (сюрреалистичнее она описана, пожалуй, только у Рабле). Герой по имени Квидо появляется на свет на авансцене пражского театра под самый занавес пьесы «В ожидании Годо». Беккет переворачивается в гробу, потому что зал дружно скандирует: «Он пришел, он пришел», принимая реальные роды за продолжение театрального действа. Дальше авторское «я» раздваивается. Вивег то маскируется под главного героя, то неожиданно переходит на повествование от третьего лица. Политические катаклизмы становятся тем фоном, на котором каждый из членов большого семейства по-своему сходит с ума. Другой чех, Милан Кундера, в свое время написал сборник рассказов «Смешные любови». Роман Михала Вивега вполне можно было бы озаглавить «Смешные безумства». Причина массового помешательства ясна: лучшие годы полетели под хвост хтоническому чудовищу, роль которого в романе отведена Коммунистическому Монстру, то есть нашему возлюбленному отечеству. В описании симптомов заболевания автор весьма изобретателен. Потерявший любимую работу отец семейства страдает приступами депрессии. На досуге он мастерит себе роскошный гроб, в котором нередко остается ночевать. Мама, обнаружившая мужа спящим в гробу, озабочена поисками психоаналитика и нового сексуального партнера. Бабушка страдает канцерофобией, ходит в марлевой повязке и травит семейство вегетарианскими блюдами. Дедушка кормит из собственного рта попугайчиков. А любящий сын и внук пишет роман про весь этот сумасшедший дом, параллельно проделывая эротические эксперименты над девушкой по имени Ярушка.

Читать опус Вивега лучше в одиночестве, дабы не раздражать присутствующих гарантированными приступами гомерического хохота. Ирония автора хороша вдвойне, поскольку направлена и на сам процесс письма: эпизоды романа перемежаются абсурдными диалогами с советским издателем. «Лучшие годы» -- это своего рода терапия. Гроб переделают в детскую колыбельку. Наступит 1991 год, политический фон изменится, только опыт безумия никуда не денется. Вивег пытается излечить своих соотечественников от застарелых комплексов, принуждая смеяться. Мы -- пациенты того же сумасшедшего дома. Но у чехов есть спасительная ирония, а у нас -- только Господин Гексоген. Дело, наверное, в чешских фамилиях -- они у них уменьшительно-ласкательно-несерьезные. Было бы недурно, если бы кто-нибудь, прикинувшись Грошеком или Рубликом, превратил бы и нашу политическую историю в сеанс смехотерапии.

Если чех Вивег только слегка касается беккетовской темы, то роман шотландца Магнуса Миллза «Закон скота», изданный в «Эксмо», сознательно микширует Беккета, Кафку и собственный житейский опыт. Сперва кажется, что читаешь добротный производственный роман с элементами социальной сатиры и юмора. Из трех недотеп сколачивают бригаду, выписывают наряд и отправляют в какую-то дыру строить ограду не пойми для какого мясокомбината. Поскольку сам Миллз, провалившись на выпускных экзаменах в школе, восемь лет кряду работал заборостроителем, то логично, что процесс воздвижения забора описан со всей тщательностью. Сюжет подолгу топчется вокруг каждого вбитого столба, прерывается частыми перекурами и сопровождается перебранкой работяг с использованием ненормативной лексики. Через всю эту многостраничную «дурнину» меня заставило продраться только спасительное имя переводчика. Макс Немцов, держатель интернетовской «Лавки языков» и составитель эксмошной серии, еще не был замечен за переводом плохой литературы. И действительно, за убогим фасадом скрывался весьма недурной интерьерчик. История выстраивается так же неспешно, как и двухметровая электрифицированная ограда. А настоящее напряжение возникает после того, как по ней (ограде) пускают ток. Для какого скота выстраивался загончик, становится очевидно. Равно как и то, что бедным работягам не видать дома родного, как герою Кафки -- Замка.

Издательство «Фантом-пресс» в ближайшее время выпустит очередной роман англичанина Джонатана Коу «Случайная женщина» (перевод Елены Полецкой). Предыдущий, «Дом сна», появился на прилавках всего месяц назад. Очень лапидарный сюжет «Дома» был закручен вокруг того факта, что у всех его жителей наблюдались какие-то проблемы со сном. При этом сама литературная манера Коу провоцирует у читателя как раз летаргическое состояние, вгоняет в настоящий анабиоз: в его романах по большому счету ничего не случается. «Случайная женщина» -- история о неслучившемся человеке. Героиня романа, как сомнамбула, медленно, но верно проходит мимо главных событий своей жизни. Которые могли бы случиться, если бы... По сути, весь сюжет так и остается в сослагательном наклонении. В реальном настоящем -- только бесчисленные проходы «мимо кассы». Интересно, что Коу принадлежит к тому же поколению английских писателей, что и Хорнби с Уэлшом. Драйву своих современников Коу противопоставляет антидрайв. И, поверьте, эффект получается прямо противоположный. Такого напряжения, как при чтении «Случайной женщины», я не испытывала давно: желание подставить героине подножку возникает на уровне физиологии. Но автор заведомо упреждает читателя от судорожных действий. Первая глава называется «Включение»: «включают» главную героиню. Которая обречена автором на то, чтобы механической куклой прошествовать мимо любых эмоций. По ходу дела автор отключает у нее один за другим источники питания. В конце это уже пустая программная оболочка. Своего рода роман воспитания чувств читателя. Методом от противного. Страшно очень. Причем за себя.