Начнем с конца. 3 декабря 1894 года в возрасте 44 лет на острове Уполу в Тихом океане (Самоа) от кровоизлияния в мозг скончался английский (шотландский, -- поправят шотландцы) писатель Роберт Луис Стивенсон. «Что со мной? Мое лицо меняется?» -- воскликнул он перед смертью (эту подробность приводит обычно скупой на биографические детали Набоков в «Лекциях по зарубежной литературе»). Последняя фраза Стивенсона отсылает к его лучшему произведению, к мукам доктора Джекила, в котором самовольно просыпается негодяй Хайд.

Именно повесть «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», среди поклонников которой были Пруст, Борхес и все тот же Набоков, принесла Стивенсону славу в 1886 году. Путевые заметки, с которых он начинал как писатель, и даже «Остров сокровищ» (1882), его первый роман, поначалу были встречены с прохладной вежливостью. Секрет «Джекила и Хайда» сегодня не яснее, чем сто лет назад. Предложено множество интерпретаций: в образе физического раздвоения личности на доброе и злое начало видели протест против викторианского лицемерия, автобиографические мотивы, отголосок модных психологических теорий (сюжет привиделся Стивенсону во сне). Сегодня очевидно, что Стивенсон не просто заново открыл жанр городской легенды о сумасшедшем ученом, но и уловил трещину, которой еще предстояло расколоть фундамент европейской цивилизации. В «Джекиле и Хайде» он пишет о шизофрении современного мира. О том, что творится внизу, под покровом скуки и благополучия. О том, как человек становится невыносим для самого себя. О том, как какая-то непонятная сила растаскивает различные стороны человеческой натуры и как трудно сохранить целостность. О соблазне упрощения. «И все же, увидев в зеркале этого безобразного истукана, я почувствовал не отвращение, а внезапную радость», -- признается Джекил.

Новаторство Стивенсона не столько в самом сюжете «Джекила и Хайда» (в этом он эпигон немецких романтиков), сколько в его обрамлении. Романтическую сказку о двойнике он оформил мрачными современными декорациями: превращение происходит не по мановению волшебной палочки какого-нибудь гофмановского чародея, а в результате химической реакции, в жутковатой подпольной лаборатории без окон.

Все эти мотивы приобрели такую популярность в низовой и высокой культуре XX века, что даже странно, как долго Стивенсон оставался недооцененным и непонятым. Удостоиться официального титула предшественника и провозвестника литературного модернизма (что удалось, например, его современникам Джозефу Конраду и Генри Джеймсу) ему помешала разве что нелюбовь к зримым, фактурным деталям. Он сознательно настаивал на отказе от визуальности в литературе, предпочитая старомодно полагаться на могущество читательского воображения.

Пожалуй, именно эта его особенность привела к тому, что по числу экранизаций Стивенсон обогнал многих литературных классиков. Его пунктирное письмо с четко прописанными эмоциональными кульминациями идеально для воплощения в кино. По самым скромным подсчетам, по его произведениям снято около ста фильмов. Из них почти треть -- экранизации «Джекилла и Хайда», начиная с американской ленты 1908 года и кончая фильмом Александра Орлова с Иннокентием Смоктуновским и Александром Феклистовым в главных ролях. Кстати, почетное третье место по числу экранизаций после англичан и американцев занимает СССР.

С книгами Стивенсона хорошо взрослеть. Об этом знают все, у кого в детстве стоял дома изданный в конце 60-х синий пятитомник. Прочитав неизбежный «Остров сокровищ» с пиастрами и одноногим Сильвером, можно было случайно открыть «Владетеля Баллантре», «Клуб самоубийц» или все того же «Джекила и Хайда». И ощутить власть вымысла, основанного на глубокой правде.