После того как осел радиоактивный туман третьей мировой, немногие уцелевшие осознали, что в основе войн, преступлений, неблагонадежности лежат простые человеческие чувства. Чтобы не допустить новой бойни, в Либрии -- бесстрастном новом мире, управляемом тоталитарным Тетраграмматоном, -- каждый добропорядочный индивид принимает ежедневную Норму -- инъекцию прозиума, сводящего к нулю любые эмоциональные проявления. За тем, чтобы кто-нибудь из либрианцев паче чаяния не расчувствовался сверх меры, следят нечувствительные милиционеры-клирики. Они не умеют любить и страдать, но на запах чужих эмоций реагируют мгновенно и эффективно: дубинкой, пулей, огнеметом. Они прекрасно знают, при какой температуре воспламеняется и горит бумага, испещренная губительными для психики виршами, ничуть не менее достоверно известно им; до какой температуры нужно раскалить печь скоростного крематория, чтобы в мгновение ока превратить любителя поэзии в кучку пепла. А над Либрией разносится механический голос повелителя Тетраграмматона, восхваляющего спасительное единообразие, которое позволяет «наслаждаться каждым моментом бытия, не отвлекаясь на сравнения и сопоставления».

Как ни убедителен футуристический фюрер, но избежать «сравнений и сопоставлений» все-таки не удастся: слишком уж плотно создатели «Эквилибриума» сидят на убойном антиутопическом коктейле из Хаксли, Замятина, Оруэлла, Брэдбери и Филлипа нашего Дика. Этой истории самое место в «Библиотеке современной фантастики», среди выученных наизусть доконвенционных переводов. Пузырится под пламенем огнемета обнаруженная в тайнике Мона Лиза. У нечастых повстанцев не осталось убеждений -- только нервы да разрозненные остатки мировой художественной культуры. А самый бесчувственный и смертоносный клирик Джон Престон по стечению обстоятельств не примет свою дозу прозиума -- и именно в этот день услышит Бетховена.

Вряд ли можно придумать что-то настолько же банально подходящее под определение Большого Искусства, вызывающего лавину чувств, нежели Девятая симфония. Но исполнивший роль Престона Кристиан Бэйл играет пробуждение чувств так, что перехватывает дыхание. На его красивом недобром лице трескается маска перманентного спокойствия, а скулы сводит нелепая гримаса первой в жизни, неумелой и нелепой эмоции -- и это дорогого стоит. Ибо с этой гримасы начинается война Престона с Тетраграмматоном и его правилами.

Эмоции -- материя тонкая, и манипулируя с отсутствием душевных порывов, Уиммер очень сильно рисковал. Без проколов, понятное дело, не обошлось: довольно странно, например, что в Либрии человеческие особи до сих пор видят сны и вступают в брак. Но если в сюжете можно при желании найти нестыковки и алогизмы, то к выдуманному Уиммером «облику грядущего» решительно невозможно придраться. Фильм снимали в Берлине и Риме. С помощью новейших компьютерных технологий столицы некогда могущественнейших империй мира превратились в Либрию. Город-государство, Метрополис-Альфавиль, где между шпилей высоток, построенных по шпееровским чертежам, величаво проплывают цеппелины, а по украшенной свастической мозаикой мостовой льется поток убежденных жителей, представителей бульвер-литтоновской «грядущей расы», отказавшихся от искусств и уравненных в бесправии. Вызывающие нежелательные реакции яркие цвета здесь сознательно и очень грамотно притушены: «Эквилибриум» -- поразительный пример цветного черно-белого фильма.

Сказанного уже было бы вполне достаточно, чтобы признать «Эквилибриум» картиной как минимум достойной внимания. Но есть еще кое-что, позволяющее назвать фильм не просто хорошим, но и безусловно выдающимся. Это «что-то» -- принятое на вооружение клириками боевое искусство, которым они (и Престон в первую очередь) владеют в совершенстве. Стрелковая Ката. Единоборство с пистолетами наголо, позволяющее клирику остаться невредимым под дюжиной стволов, направленных в солнечное сплетение, и увеличивающее эффективность его собственной стрельбы на 120 процентов. Сказать, что Стрелковая Ката -- это красиво, значит, не сказать ничего. А привычно сравнить происходящее на экране с балетом -- пойти против истины: на память не приходит ни одного балета, который мог бы вызвать хотя бы десятую долю таких восторгов. Нет слов -- одни эмоции. На второй или третьей схватке в голову лезет кощунственная мысль: «Братцы, а «Матрица»-то... того... отдыхает».