Не отличаясь принципиальностью в художественной политике, последние два года Большой театр выдает продукцию самого разного качества. По инерции сбиваясь на протоптанный путь «большого стиля» («Хованщина», «Снегурочка»), труппа однажды преодолела славное прошлое, показав по-европейски роскошную «Турандот». От Дмитрия Чернякова, лауреата прошлогодней «Золотой маски», два месяца готовившего на новой сцене «Похождения повесы», ожидали профессионального спектакля. Говорить о большем побаивались. Больно сложным казался опус Стравинского, над которым ломали голову самые изощренные мастера режиссерского театра. Ломали -- и были вынуждены, признав интеллектуальное превосходство композитора, добротно «иллюстрировать» нотный текст.

В «Похождениях» Стравинский жонглирует приемами, почерпнутыми из многовековой истории оперы, облекая свой опус в одеяния моцартовской «веселой драмы», но искусно вплетая в неоклассический сюжет барочные и романтические мотивы (от Монтеверди до Чайковского). Неожиданные стилистические аллюзии абсолютно умышленны -- Стравинский возводит театральную условность в абсолют, сочиняя как бы серьезную оперу и в то же время играя с ее канонами. Условен сюжет, вдохновленный серией гравюр Уильяма Хогарта и мастерски реализованный в либретто Уильяма Одена. В истории о молодом провинциале, приехавшем в Лондон за красивой жизнью, взявшем в слуги дьявола и окончившем дни в доме умалишенных, мерещатся образы средневекового моралите и фаустовские мотивы. Распутать клубок сюжетных нитей Одена, суметь прочитать все подтексты и уловить все намеки Стравинского, при этом успев сказать что-то свое -- вещь почти невозможная. Тем более у нас, где «Похождения повесы» не имеют сценической традиции.

Дмитрий Черняков, впрочем, не стал бы опираться на традицию, даже если бы она исчислялась десятками постановок, -- исторический контекст его интересует в меньшей степени, чем сюжет, который, пожалуй, никто еще не воспринимал серьезно, без скидок на богатую генеалогию и постмодернистские игры. Сцена за сценой Червяков увлеченно рассказывает абсолютно серьезную историю, где повеса, поддающийся всем соблазнам мира, выступает скорее не главным, а второстепенным героем. Героиней предстает брошенная им возлюбленная Энн, символ бескорыстия и жертвенности. Вспоминая предыдущую постановку Чернякова «Сказание о невидимом граде Китеже», мгновенно опознаешь в Энн образ другой бескорыстной страдалицы -- девы Февронии. Тема, столь близкая режиссеру, ныне обретает более реалистичный оттенок, чуждый символике Римского-Корсакова. Зримо и незримо Энн следует за повесой Томом по лондонской «ярмарке тщеславия» (Лондон как раз условен -- это «мегаполис вообще» с неоновыми вывесками и борделями), оставаясь его ангелом-хранителем, а в критический момент спасая возлюбленного от слуги-дьявола, готового завладеть его душой. Впрочем, душу эту она спасти уже не в силах -- душевную пустоту заполняет не воскресшая любовь, а безумие. Грустный финал в сумасшедшем доме, реминисценция первой идиллической любовной сцены на натуре -- не строгое нравоучение, как у Хогарта, и даже не иронично-грустная пасторальная иллюзия, как у Стравинского. Это лишь последние такты пусто прожитой человеческой жизни, которые не просветляет ни дуэт Энн и Тома (воображающего себя Адонисом, а свою возлюбленную -- Венерой), ни сам факт существования немеркнущей любви. Поэтому столь условен и необязателен эпилог Стравинского, в котором все герои, без париков и костюмов, доносят до зрителя заключительную мораль о вреде распутства. В реальности, к сожалению, никакой морали вывести нельзя. Вероятно, поэтому «осерьезненный» сюжет «Похождений повесы» впервые оказался интереснее, чем его историческая рамка и пышный театральный антураж.

Выступив режиссером и сценографом, Черняков не смог полностью проконтролировать музыкальную составляющую спектакля. Выстроенной режиссерской концепции дирижер Александр Титов противопоставил только добротное освоение музыкального текста: аккуратное соответствие оркестра и певцов трудно назвать достижением. Вокалисты, воющие с английским языком, на котором петь оказалось безумно неудобно, пока не радуют музыкальными откровениями. Исключение -- Елена Вознесенская, что со сложной ролью Энн справляется почти безупречно, тем самым воплощая режиссерскую концепцию. А Виталию Панфилову (Том), Сергею Москалькову (Ник Шэдоу) и другим певцам еще надо освоиться в непростой стилистике Стравинского. Тогда спектакль сможет претендовать на титул самой интересной московской оперной постановки последнего десятилетия.