С некоторых пор театральные события принято делить на просто спектакли и мероприятия (они же проекты). В первом случае происходящее на сцене важно само по себе, во втором -- важно то, что происходит вокруг. Сценическая версия "Чапаева и Пустоты" -- по всем признакам мероприятие. Культовое произведение культового автора сыграли 7 ноября в Театре клоунады (то есть нашли место и время). Его активно анонсировали в прессе и на телевидении. На него продавали билеты, цена которых в первые ряды партера достигала двухсот долларов (и то сказать, звезды заняты -- Сергей Никоненко, Евгений Сидихин, Мария Миронова). Ему предпослали концерт группы "Ва-банк", записавшей в свое время CD по мотивам произведений Пелевина, и незамысловатый, в духе таганковских "10 дней, которые потрясли мир", хеппенинг -- тут матросик поет, тут красноармейцы бродят, тут Чапаев на тачанке подъезжает (для пущей важности к театру даже вызвали подкрепление в виде пожарных и милиции).

Результат не замедлил сказаться. Среди премьерной публики трудно было обнаружить завзятых театралов, зато в изобилии присутствовали завсегдатаи клубов, любители отечественного рока и преданные почитатели Пелевина. Всем им пришлось долго толкаться в прокуренном фойе, пить в антисанитарных условиях выпущенную специально к премьере дорогущую водку "Чапаев и Пустота" и изображать из себя участников означенного хеппенинга. Двести долларов за такое удовольствие -- сущий пустяк. А ведь за эти деньги можно было еще и посмотреть спектакль как таковой.

Он, вопреки ожиданиям, оказался зрелищем совершенно диетическим. Никаких концептуальных изысков и специальных постановочных эффектов. На сцене стоят декорации (помост с то поднимающейся, то опускающейся кроватью и огромная сеть в качестве задника), в кульминационные моменты играет громкая музыка, артисты говорят громко и выразительно, иногда прибегая к жестикуляции. Другими словами, постановка Павла Урсула -- это вполне традиционное и весьма подробное изложением пелевинского произведения, не могущее порадовать ни приверженцев радикального искусства, ни любителей постмодернистской самодеятельности. Но особенно злую шутку оно сыграло с самим романом.

Человек, взявший в руки книгу, чувствует себя хозяином положения. Он может перелистывать страницы, пробегать скучные места по диагонали, в какой-то момент вовсе ее отбросить. Зритель такой возможности лишен. Он вынужден слушать диалоги от начала до конца, отчего беспомощность и претенциозность культового текста становятся особенно очевидными. То, что при чтении казалось легким стебом, при перенесении на сцену превращается в плоские и грубые шутки. Написано у Пелевина, что все женщины -- суки, потому что они суккубы, и ладно. Но когда из этой сентенции пытаются, выражаясь эстрадным языком, сделать смехоточку или когда Чапаев превращает слово "монада" в матерную анаграмму, становится неловко. Вся эта соц-артовская психоделика устарела еще при жизни автора, и попытка ее реанимировать кажется делом по меньшей мере не богоугодным.

Неудивительно, что публика, знакомая с театральной культурой куда хуже, чем с культурой потребления наркотиков, большую часть времени скучает, живо реагируя лишь на то, как Володин (Гоша Куценко) нюхает кокаин через дуло пистолета. Редкие ценители театрального искусства скучают всю дорогу. И тех и других не оставляет ощущение бессмысленности происходящего. Абсолютной, так сказать, пустоты. Впрочем, если учесть, что в дзен-буддизме это высшая религиозная ценность, певец восточной мудрости Виктор Пелевин должен считать мероприятие исключительно успешным.