Так вышло, что по телеканалу «Культура» я в основном смотрю передачи о музыке -- как правило, классической. Некоторые концерты «великих и знаменитых» (особенно дирижеров Караяна, Бернстайна, Аббадо, Светланова, Рождественского, Федосеева) даже с удовольствием записываю на видак. Да и присутствие музыки на канале, на мой взгляд, куда более интересно артикулировано, нежели изобразительного искусства и архитектуры. Почему так вышло?

На сайте канала, щелкнув на слово «палитра», я загрузил мой компьютер целым списком передач по изо и архитектуре. Программ насчитал 24, за редким исключением все они присутствуют в нынешней сетке канала. Но тем не менее соотносить канал «Культура» с внятным разговором на тему артжизни, тем паче архитектурной жизни, не могу. Вчитаемся в список программ. Четверть из них (шесть передач) можно объединить темой «Навстречу 300-летию города Санкт-Петербурга». По форме это телеэкскурсии, иллюстрированные богатым видеорядом рассказы о людях, дворцах и музейных сокровищах. Сами экскурсии могут быть хороши (если это программа Михаила Пиотровского «Мой Эрмитаж»). Могут быть скучны (если это программа Владимира Гусева «Век Русского музея»). Но считать их полноценной коммуникацией по поводу современной (да и не только современной) художественной жизни невозможно. Во время экскурсии не принято разговаривать. Ее принято слушать, запоминать факты, записывать их в блокнотик. Полемика, диалог в этом жанре как-то не предполагаются.

Другая четверть программ посвящена искусству и людям провинции. Названия говорят сами за себя: «Иван Безземельный, или Россия русских», «Живое дерево ремесел», «Тарантас»... Зрителю предлагается совершить ту же виртуальную экскурсию. Только с условием, что он представит себя американским фанатом русской души и экзотики. А может быть, девятиклассником, которого принудительно сажают в «Икарус» и вместе с классом везут куда-нибудь подальше коллективно любить провинцию. Не перевелись еще... Да не перевелись, успокойтесь!

Оставшаяся половина передач почти целиком могла бы стать рубриками уважаемого и интересного старомодно-пафосного журнала о тех же «судьбах, высоких идеалах, русском духе и нынешней бездуховности». Журнала «Наше наследие», например. Кстати, в двух передачах сотрудники «Наследия» принимают непосредственное участие: в «Артпанораме» и «Театре одного художника». Но и другие циклы вполне себе вписываются в «наслединский» формат. Об истории мировой культуры популярно повествует в «Пятом измерении» директор ГМИИ Ирина Антонова. Журналист Владимир Венедиктов снимает сериал с «говорящим» названием «Третьяковка -- дар бесценный». Видеофильм о художнике Иване Крамском называется, естественно, «Проклятые портреты». Модный Михаил Шемякин строит свой «Воображаемый музей», где собирается окончательно разобраться с «проклятыми вопросами» мирового искусства. Снова маячит «экскурсионный проект» для восторженных иностранцев и старшеклассников: салонный треп и общие места чередуются с краткими или развернутыми экскурсами в прошлое, большими историями и маленькими историйками.

Лишь три цикла передач канала посвящены так называемому Contemporary Art. Один из них («Форма» Виктора Мизиано -- удачная попытка растормошить зрителя по поводу нового языка искусства) благополучно завершился в прошлом году. Два других готовит известная в Москве TV-галерея. Ее руководитель Нина Зарецкая рассказывает о «классиках современного искусства» (в одноименной программе). Параллельно готовится проект о русских нонконформистах «Портреты художников».

Что же получается в целом? Главная проблема -- отсутствие внятной интонации и ритма диалога с аудиторией. Все 24 передачи воспринимаются не каркасом, не монтажными узлами языковой конструкции -- коммуникации, а заплатками между куда более внятными программами о музыке или литературе. Заметим, кстати, даже холодная, напоминающая компьютерный интерфейс стилистика дизайнерских заставок «Культуры» от Елены Китаевой куда более органична для передач Артема Варгафтика или Татьяны Толстой, нежели для обрамления многословных витийств «о высоком» или лекций музейных директоров. Чтобы возникли ритм и интонация, необходимо представление о целях общения с адресатом, образ коего, как видно, тоже смутен.